Наш давний автор Алина Фукс перебралась из Израиля обратно в Москву, но сегодня вспоминает, как однажды оказалась жителем культовой площади Дизенгоф в центре Тель-Авива и внезапно открыла там машину времени. Город, столица эклектики, вырос в середине XX века на песке на берегу моря и сегодня, благодаря людям из «Баухауза», быстро превратился в памятник архитектуры. Алина рассказывает свою Ту самую историю про двухэтажную площадь, соседских панков и кусок бетона, который как-то раз отвалился от её балкона.

Поздно вечером 11 января 2017 года я сидела у себя в комнате в центре Тель-Авива и вдруг услышала грохот за окном. Мой дом находился прямо на площади Дизенгоф — одном из главных мест города. Я вышла на балкон и увидела, что от верхней балки отвалился кусок бетона — он грохнулся рядом с пуфом, на котором так любили сидеть и наблюдать за прохожими мои друзья и гости. Теперь под окнами непрерывно работали строительные машины: мэрия решила сломать верхний ярус площади и вернуть ей изначальный вид, как в 1938 году. Для этого изменили движение на нескольких главных дорогах города, начались ужасные (по местным меркам) пробки, находящиеся рядом с площадью кафе опустели: мало кто хотел пить кофе, сидя в пыли под грохот ломающегося бетона. Чтобы быстрее закончить этот процесс, тель-авивская мэрия выдала компании-подрядчику разрешение на работу 24/6 (Б-же, спасибо за Шаббат). Именно тогда в моём телефоне появилось несколько приложений для медитации, и я поняла, что спать можно в каких угодно условиях, если очень хочется. 

В Тель-Авиве я оказалась за полгода до этой истории. Предыдущие несколько лет я провела в Иерусалиме, куда уехала из Москвы, чтобы увидеть что-то большее, чем редакцию на Красном Октябре и бары на Никитском бульваре, как я для себя это тогда формулировала. Я очень полюбила Иерусалим с его одинаковыми домами из белого камня, сумасшедшим Старым городом, видами на горы и самым лучшим на свете рынком. Тем не менее в какой-то момент пришлось себе честно признаться, что в 25 лет для полноценной жизни и веселья этого недостаточно. Из страны тогда уезжать ещё не хотелось, поэтому я перебралась в Тель-Авив. Или «спустилась» в него, как говорят жители столицы: здесь на дорогах мусор, пахнет, а в зданиях, которые выглядят как заброшка в Новогиреево, сдают комнаты по 700 долларов. В 25 лет ради веселья я была готова на большее, чем сейчас, поэтому упорно продолжала поиски: в этой квартире балкон переделали в комнату, а здесь нужно отодвинуть кровать, чтобы открыть дверь в комнату, а в этом доме планируют достраивать ещё несколько этажей, не выселяя жильцов. Объявление о квартире мечты попалось на глаза в тот момент, когда я уже была готова уехать в Подтельавивье — делить веселье с бабушками из бывшего СССР. Центр города, высокие потолки, большая комната, балкон, который выходит на площадь Дизенгоф, и очень приятная цена. Предложение было настолько заманчивым, что, когда я спустя полтора года искала себе замену, на моё объявление откликнулись 154 человека (да, я не поленилась и посчитала). Каким-то образом я прошла собеседование на место соседки и поселилась в самой странной квартире в своей жизни.  

Странности добавляли и мои соседи: американская девочка, которая решила уехать от своих ортодоксальных родителей из США, и её парень-израильтянин, с которым они начали встречаться незадолго до нашего знакомства. Чтобы никого не обидеть, назовём их Рут и Давид. Рут была ветераном этой квартиры: на тот момент она уже жила в ней несколько лет и знала, кажется, всех жителей дома. Давид, как и я, переехал из Иерусалима и очень страдал: в Тель-Авиве для него было слишком жарко и шумно, но ради любви он пошёл на эти жертвы. В самом начале нашей совместной жизни Рут рассказала нам с друзьями, что заключила с Давидом договор: после года отношений он должен определиться, делает ли он ей предложение или нет. Мы с друзьями поразились такой мудрости, отметили дату в календаре и запаслись попкорном. В общем, через год Давида в этой квартире не было. Вместе с его отъездом закончились и бесконечные турниры по настольным играм. Нет, это были не просто вечеринки, когда все играют в «Элиас» и «Монополию», а битвы не на жизнь, а на смерть, которые продолжались по семь-восемь часов. В квартиру приезжали их друзья и знакомые, кажется, со всей страны. Для покупок настольных игр соседи выделили отдельный бюджет, который составлял примерно половину аренды моей комнаты. В какой-то момент это увлечение привело к тому, что в одной из их комнат не осталось места для коробок ни на полу, ни на полках, ни на столе. С отъездом Давида турниры, к моему счастью, прекратились, а у соседки появились другие хобби.

Мне всегда было интересно изучать районы и дома, в которых я живу, — и площадь Дизенгоф, и сам дом были в этом плане настоящим подарком. Помимо сюжетной линии с моими Рут и Давидом, в которой я выступала соседкой-страдалицей, развивалась и другая, где я чувствовала себя организатором общинного центра. В этой квартире встретились и познакомились многие люди с самыми разными историями: левые сидели за одним столом с поселенцами (не всегда мирно), израильские айтишники знакомились с московскими журналистами (часто продуктивно), йеменские евреи пили водку с русскоязычными гидами (дружелюбно), коренные израильтяне смотрели клипы группы «На-На» и показывали нам шедевры местной эстрады 90-х (рекомендовано к просмотру). Третьей сюжетной линией была сама площадь с её героями — старожилами, бездомными, новыми репатриантами, уцелевшими панками, строителями, которые нагрянули на площадь с началом реконструкции.

Чтобы на Дизенгоф найти историю, не нужно долго искать.

Однажды я обнаружила на помойке около дома коробку с десятком старых фотоальбомов. Недолго думая, я утащила её домой. На снимках была история одной семьи, а вместе с ней, как это часто бывает, и всей страны. Вот 1950 год: Тамар и Михаэль приехали в Израиль — это понятно из подписи «Первый год в стране» под фотографией, сделанной в ателье. Есть и фотография с площади — открытка родным с поздравлением на Песах. В середине 50-х их на фотографии уже трое — родился старший сын Офер. Каждые несколько лет детей на фотографии становится всё больше, через десять лет у Тамар и Михаэля уже четверо детей. В 70-х у них появилась машина — насколько я понимаю, это достаточно большая роскошь для Израиля по тем временам, — и с ней фотографируется вся семья. А вот Офер с родителями, братьями и сёстрами стоит в военной форме в Иерусалиме. Такие же снимки встречаются спустя годы и с другими детьми. В конце 80-х Михаэль и Тамар начали путешествовать: ездили в гости к сестре Тамар в Нью-Йорк; в Венгрию, из которой, видимо, когда-то бежали (в альбоме была карточка, сделанная на месте школы Михаэля); объездили всю Европу и были даже в Азии. Кадры из путешествий перемежаются фото с семейных праздников: внуков стало столько, что все еле влезают в кадр. Теперь на снимках из Иерусалима в военной форме стоят уже не дети, а внуки Тамар и Михаэля.

Судя по фотоальбомам, Михаэля не стало в 2008-м или в 2009-м: на карточках с семейных посиделок теперь одна Тамар. После этого фотографий гораздо меньше — может, дело в дигитализации, а может, жизнь этой женщины стала не такой насыщенной. Неделю я ломала голову: как так вышло, что все эти альбомы оказались на помойке, учитывая количество потомков и трепетное отношение израильтян к семье? Я даже написала в тель-авивскую группу в фейсбуке: «Нашла коробку с фотоальбомами рядом с площадью Дизенгоф. Если вы их выкинули случайно, напишите мне». На объявление никто не откликнулся, фотографии пролежали у меня полгода, после чего и мне пришлось их вернуть на помойку. 

Вообще, история про площадь Дизенгоф была, кажется, у каждого тельавивца. Каждый спешил рассказать, что он думает о зданиях на ней, нравится ли ему фонтан, помнит ли он «ещё тот» старый кинотеатр. Казалось, я нашла настоящий клад — теоретически можно было подойти к любому человеку на площади и спросить: «Ну как тут было-то?» И он начинал рассказывать.

А было так. В 1925 году шотландский биолог, социолог и градостроитель Патрик Геддес приехал в Тель-Авив. Оценив местный климат, он понял, что главным ресурсом человеческого счастья в этом городе будет ветер, морский бриз. Пройдут десятки лет — и кондиционеры как единственный способ спасения появятся в каждой тель-авивской будке, а пока приходилось надеяться на природу. В 2003 году ЮНЕСКО признало «Белый город» Тель-Авива памятником культурного наследия — не только из-за самой высокой концентрации зданий в стиле Баухауз, но и благодаря плану Геддеса, который адаптировал его под непростые местные условия. Именно он придумал круговое движение на площади и нарисовал на своём плане звезду, от которой лучами отходили улицы. 

Название площади — отдельная история. Городской совет Тель-Авива решил сделать подарок первому мэру города Меиру Дизенгофу и ещё при жизни назвал в честь него улицу, на которой тогда никто не жил. За день до торжественной церемонии Дизенгоф попросил увековечить и покойную жену — дать её имя Зина (Цина) небольшой площади на этой улице. Долгое время площадь называлась именно так — Zina Circus, это видно по старым указателям и табличкам.

В 30-е годы на площади Зины Дизенгоф началось строительство домов. Все здания проектировали разные архитекторы, но руководствовались они планом Жени Авербух, которая выиграла конкурс на застройку площади. В её победе был символ настроений, царивших тогда в Тель-Авиве: площадь, которая должна стать главным местом притяжения всех горожан, проектирует молодая девушка. Авербух увлекалась модернизмом и внесла свой вклад в создание знаменитых длинных глубоких тель-авивских балконов — именно такие можно видеть в домах на площади. Для местных жителей этот дизайн, опять же, был спасением от жаркой погоды: сам балкон затенён и в комнату попадает уже более прохладный воздух. Говорят, в те времена, когда в Израиле ещё не было телевизоров (да и самой страны тоже), люди проводили на этих балконах часы, наблюдая за происходящим на улицах. Спустя десятилетия ничего не изменилось, несмотря на наличие компьютеров и сериалов: до начала реконструкции под окнами всё время происходило что-то интересное, поэтому можно было часами просто наблюдать за людьми. Однажды пьяные российские туристки долго и красочно обсуждали около моего подъезда, чем израильские мужчины лучше российских (почти подкаст), по четвергам на площади тоскливым голосом перепевал песни Oasis и Джеймса Бланта какой-то парень с гитарой (почти концерт в провинциальном баре), часто прогуливались ребята, приехавшие в город со всего мира по программе «Таглит» изучать местную культуру, а каждую субботу в одно и то же время один и тот же гид подходил к моему дому с группой туристов и с большой гордостью произносил: «Это самое старое здание площади» (почти лекция). 

Видео открытия площади Дизенгоф

По воспоминаниям тельавивцев, в начале 40-х площадь была достаточно тихим местом: машины и автобусы проезжали раз в 15 минут. Правда, на идиллических картинах с лужайками и скамейками не видно песка и мышей, которые ночами бегали по площади. «По утрам был слышен звон колокольчиков верблюдов, на которых арабы везли фрукты и овощи на рынок», — рассказывает один из старожилов на этом видео. 

До конца 70-х площадь оставалась центром светской жизни тельавивцев: самые дорогие магазины и богемные кафе находились в то время здесь. Дядя моего бывшего коллеги Библеш вырос рядом с площадью, здесь прошло его детство. Он вспоминает, что не только площадь, но и улица Дизенгоф в сторону севера была любимым маршрутом для семейных прогулок. Для него, как и для многих тельавивцев тогда, площадь ассоциировалась с кино: здесь находились два кинотеатра  — «Эстер» и «Хен». Первый перестроили в отель, сейчас это одно из самых красивых зданий площади, которое чаще всего фотографируют туристы. Второй кинотеатр до сих пор работает — там я впервые посмотрела американский фильм с ивритскими субтитрами и долго смеялась, когда на английской фразе «Oh fuck, honey» появился надпись «Ой-ва-вой, мотэк». Что, конечно, странно, потому как fuck можно было перевести явно иначе, чем «ой-ва-вой».

Про то, что площадь Дизенгоф не всегда была центром притяжения тель-авивской богемы, мам с колясками и детей с мороженым, я узнала случайно от израильского знакомого. Глядя на местных скейтеров, он по-старчески проворчал, что площадь «уже не та и музыканты тоже не те». «Той» в его понимании площадь была в конце 80-х — начале нулевых, когда на ней собирались все неформалы страны.

Интересно, что в некотором смысле сама мэрия собрала там всех панков. Роковым моментом все жители Тель-Авива считают 1978 год, когда мэр города Шломо Лахат решил сделать площадь двухъярусной, — так мэрия планировала справиться с пробками вокруг площади. Если вы были в Тель-Авиве с 1978 по 2016 год, то застали паукообразную конструкцию с фонтаном наверху и проезжей частью под ней. Знакомые гиды рассказывают, что именно тогда площадь Дизенгоф превратилась в неуютное мрачное место, которое все старались обойти стороной. В Тель-Авиве не оценили ни брутализм, в котором был построен второй ярус площади, ни попытку мэрии справиться с пробками: машин стало только больше, пробки не исчезли, как следствие — больше шума и грязи. Тем не менее, сколько я ни спрашивала местных жителей, никто не помнит, чтобы горожане устраивали митинги против реконструкции площади и пытались отвоевать своё любимое место в городе. Я слабо представляю себе израильтян, которые покорно соглашаются с любым решением мэрии, но, возможно, в 70-е у них были дела поважнее. Гораздо больше обсуждений вызвало новое произведение искусства, которое появилось в центре площади в 1986 году вместо фонтана из стекла, — кинетическая скульптура Якова Агама «Вода и огонь», тот самый знаменитый цветной фонтан, который работал со светомузыкой. Одни называли его главным символом города, другие — глупой тратой денег.

Прежнюю репутацию уютного места новая скульптура площади не вернула. Зато панкам и неформалам она приглянулась. Большинство из них были выходцами из стран бывшего СССР — пик репатриации откуда пришёлся на начало 90-х. Тем панкам сейчас 40–50 лет, и прежний образ жизни ведут не многие. С одним из них я познакомилась в то же время, когда жила на площади. Его истории казались нереальными: трудно было представить, что у меня под окнами — в центре Тель-Авива, на месте кофейни, — кто-то стоял с ирокезом и пил дешёвое пиво вместе с бездомными. В 2016 году от той тусовки не осталась и следа. 

Бывший панк Дима приехал в Израиль из Москвы в начале 90-х и проводил большую часть времени на площади. Он рассказал мне, что в этом был некий протест выходцев из СССР против израильского общества: «На площади можно было встретить людей со всей страны — из Ашдода, Беэр-Шевы, Иерусалима. У каждого своя история: кто-то приехал в Израиль из Свердловска, кто-то из Ташкента, Улан-Удэ, Питера. Москву, конечно, немного стебали из-за акцента. На музыкальные предпочтения тогда никто не смотрел: панки, металлисты, рокеры — все мы оказались в новой стране и в одной тарелке. Я тогда жил в Хайфе, каждый четверг ехал на площадь и тусил там три дня. И никакой агрессии, хотя нас пытались бить и марокканские евреи, и кавказские. Вообще все, кто оказывался в Тель-Авиве, не могли пройти мимо площади. В некотором смысле мы устраивали шоу — показывали израильтянам, что мы есть и несём свою культуру. Полиции до нас дела не было: они нас считали просто алкашами. Даже если нас забирали в отделение, потом не знали, что с нами делать, потому что мы были каким-то инородным объектом, — и в итоге отпускали. Мы чувствовали себя чужими и противопоставляли себя израильскому обществу. Большинство из нас первое время эту страну не принимали. Тем не менее площадь была первым местом, где мы начали общаться с израильтянами. У одного моего друга даже появилась израильская девушка, что было неожиданно: мы с трудом говорили на иврите. В какой-то момент меня призвали в армию, панки сказали, что я предатель, потому что сбрил ирокез и предал идеи. Армия тогда была для меня выходом: мне казалось, что там я найду что-то новое, чего мне не хватало. В итоге я дезертировал. Сейчас жалею, что бежал, потому что года через три я заговорил на иврите, почувствовал себя настоящим патриотом и полюбил эту страну. Со многими из той тусовки, кто выжил, я поддерживаю отношения: кто-то женился и живёт семейной жизнью, несколько человек пришли к религии и переехали в Иерусалим. Я не живу прошлым, но в то время было круто: я чувствовал себя свободным».

Видео про площадь Дизенгоф

Сквотов вокруг площади было достаточно, в прессе начала и середины нулевых можно найти новости с заголовками: «Панки захватили площадь Дизенгоф» (28.12.2004) или «Битва за площадь: ожесточенное противостояние между панками и бездомными» (7.07.2003). Герои всех этих материалов — подростки из бывших стран СССР, которые ушли из дома и поселились в заброшенных зданиях. Андрей (имя изменено) — один из них. Правда, он начал жить в сквотах около площади чуть позже, в 2007–2008 годах: «Когда мне было 16 лет, я ушёл из дому, и кто-то из друзей рассказал мне, что есть такая опция — жить в заброшенных зданиях. Первый свой сквот в Тель-Авиве я нашёл, просто гуляя по городу, — там ещё никто не обосновался. Дом стоял впритык к зданию посольства Белоруссии, рядом с площадью Дизенгоф. Потом я привёл туда друзей, которые, как и я, искали куда им деться. Любимое развлечение полиции — раз в месяц разгонять сквоты ночью. Мы уходили, полчаса гуляли по району, а потом возвращались обратно спать. Всего нас там жило шесть человек: я, моя девушка, наша общая подруга, ещё знакомые и один чувак, который просто ходил по заброшенному зданию и искал где переночевать. В какой-то момент здание начали ремонтировать, и милый сторож нас по-хорошему попросил уйти. В сквотах были три основные категории людей. Первые — панки, для которых это был субкультурный момент: зачем платить за жильё, когда можно жить бесплатно. Они даже пытались устраивать в сквотах какие-то культурные мероприятия, как это делали в Европе. Вторые — те, кого жизнь вытолкнула на улицу, к этой категории относился и я. Третьи — просто зависимые».

В отличие от, кажется, всех, мне нравился старый вариант площади, с этой странной конструкцией, скамейками, загаженными голубиным помётом, и блошиным рынком, на котором можно было найти всё — от формы российского солдата ВДВ до каких-то кислотных картин и винтажных платьев. Возможно, я так рассуждаю, потому что не застала самые мрачные времена площади. Предыдущие жильцы рассказывали, что однажды к ним в квартиру забрался пьяный бездомный — по балконам, спроектированным Женей Авербух и другими почитателями Баухауза, оказалось очень удобно лазить. По подъезду бегали крысы, а под окнами всегда орали. Я приехала, когда джентрификация шла уже полным ходом. На площади соседствовали скейтеры, пожилые парочки и бездомные, рядом работали кафе, маленькие магазинчики и рестораны. Для меня в той площади было идеальное сочетание обшарпанности, истории, уюта и хорошей локации, поэтому слухи о приближающейся реконструкции я старалась игнорировать. Одни говорили, что мэрия уберет фонтан, другие утверждали, что снесут всё, даже дома. В итоге город решил вернуть площади былой вид — чтобы красиво, как в 30-е.

Меньше всего в начало ремонта хотели верить владельцы малых бизнесов. Хозяин кофейни, которая находилась в моём доме, просто каждый день повторял мне одну и ту же фразу: «Мы этого не переживём». Том, владелец кафе-мороженого Leggenda, которое открылось на улице Дизенгоф рядом с площадью в 2014 году, говорил, что его заведение было первым в здании. К 2016-му, когда все только раскрутились, мэрия объявила о ремонте площади. Причём владельцев бизнесов предупредили об этом за день до начала работ. В итоге бизнесмены собрались, создали свой комитет — и добились, чтобы начало ремонта отложили на два месяца, но никакие убытки мэрия компенсировать не собиралась. «Вы нам спасибо скажете за то, что мы для вас тут сделаем», — сказали чиновники. Только после того как около 60 владельцев малых бизнесов выставили свои жёсткие требования, мэрия согласилась пойти на уступки. Несмотря на всё это, большинство заведений и магазинов пережили ремонт. Том теперь говорит, что новая площадь выглядит приятно и ремонт того стоил: «Проходишь мимо, а там все с нашим мороженым сидят!» 

Я же окончания ремонта не дождалась — уехала в Москву за полгода до того, как площадь торжественно открыли и на неё вернули каркас скульптуры «Вода и огонь» Якова Агама. Из-за разногласий скульптора с мэрией реставрацию фонтана никак не закончат. На прошлую Хануку власти без разрешения Агама стилизовали скульптуру под волчок — один из символов праздника. Скульптор обвинил мэра в наглости и нарушении авторских прав, а также добавил, что его произведение — «одна из самых красивых вещей в мире».

Жизнь на площади продолжается и без фонтана: стало действительно симпатично, аккуратно, вернулись семьи с детьми и парочки. После моего отъезда соседка Рут заняла мою комнату и теперь смотрит на площадь с балкона, на котором ещё полтора года назад мы, пьяные, знакомили весь дом с творчеством «Гражданской обороны». Хозяин кофейни, который больше всех переживал перед реконструкцией, встретив меня спустя полгода после отъезда, сказал: «Вот видишь — пережили, зря ты уехала». И потом, конечно, рассказал историю — очередную байку о площади Дизенгоф.