Мыслить как сотрудник

Я был сытый, хороший и довольный жизнью человек. Однажды мне позвонили из московского управления ФСКН, позвали меня к Черкесову, с которым я служил в ФСБ. Я пришел к нему, он говорит: так вот и так, приходи. Я сказал, что пойду к нему служить при следующих условиях: я был руководителем управления информации в правительстве — по сути, пресс-секретарём премьер-министра. И оттуда я уже ушёл. Статус должен быть не ниже. Второе — полная самостоятельность. Ну, он мне и ответил, что не будет вмешиваться в вопросы моей компетенции, что мы вместе строим здание. Ну и я согласился на новое дело. Мы пришли, можно сказать, на руины, разбирать старое, строить новое. Мне это было интересно. До первой получки. До этого я работал в бизнесе, и она была в 17 раз меньше, чем там. Но это было связано с тем, что мы ещё не выработали коэффициенты, надбавки не провели приказом. Мне это было интересно; как человек азартный я мог плюнуть и уйти, потому что хуже, чем ФСКН, я ничего не нашёл.

В девяностые годы начала развиваться система потребления, я бы даже сказал, немного раньше. Уважаемый Горбачёв, который ввёл сухой закон, по сути, привёл к тому, что люди искали возможность алкогольного опьянения от самых разных вещей. И у нас с 1985 года начался рост наркомании, потому что люди стали жрать всё что ни попадя. Однако факт остаётся фактом: точкой отсчёта для наркотизации общества стала приблизительно майская трагедия 1985 года, когда 19 мая был принят закон о борьбе с пьянством и алкоголизмом. И с 1990 года по 2003-й число наркоманов, стоящих на учёте, увеличилось в девять раз. Если мы с вами введём коэффициент, который используют наркологи при оценке наркоситуации в целом, то мы должны это умножить ещё на пять. То есть существует официальная статистика, подкреплённая цифрами, а нелегальная, латентная, — ну, это официальные цифры умножить на десять.

Даже тогда, без интернета, люди организовывали каналы из Афганистана, из Азии, из Киргизии, привозили сюда, расфасовывали, ну и дальше, как в американских фильмах: пакетик в руку.

Это глупость полная, когда мы говорим про тяжёлые и лёгкие наркотики. У нас всегда считалось так, что марихуана — это стартовый наркотик. Таким же наркотиком является пиво, если уж так рассуждать. Если человека по башке шандарахнет, то он и будет по возрастающей: сначала пивко, потом портвешок, водочка, самогон, ну а дальше там марихуана и всё остальное. Поэтому мы не будем говорить «тяжёлые наркотики», мы будем говорить «наркотик, имеющий тяжёлые последствия для организма».

Дело в том, что действительно бывает так: человек несколько раз курнул или там вмазал — и у него начинаются отторжения, особенно клеток головного мозга, но у него ещё не зависимость. Самое главное, когда мы начали ксерить эти дурацкие реформы, мы убрали наркологов из системы ФСИН. Арестован наркоман, а там, в зоне, его лечить не могут. Когда его туда отправляют, ему ставят диагноз: применение наркотиков с непредвиденными последствиями. То есть печень у него отвалилась, но лечить его будет человек, который лечит печень, а не нарколог.

Бывает так, что лица, стоящие на учёте в закрытых территориальных образованиях, не попадают в общую статистику. Если всех подсчитать, то получится порядка 500–600 тысяч человек. Но когда мы с вами посмотрим общую медицинскую статистику, то увидим, что на наркологическом учёте стоит около трёх миллионов человек. Цифра плавает. Это алкоголики и 600 тысяч наркоманов. То есть значительная часть — это алкаши. И если мы скажем, что эти алкаши находятся в совсем тяжёлом состоянии, с белочкой, то увидим, что проблема наркомании — это не самая большая проблема. Самая большая проблема — это алкоголизм. Конечно, наркоман совершает преступления, вопросов нет, но мы понимаем, что человек в агрессивном состоянии, алкоголик, делает такие преступления, которые наркоман физически совершать не может. Буйный, нажравшийся до чёртиков, но и разрежет, и расчленит, а потом будет думать: чего это я совершил вчера? Даже не вспомнит об этом. Поэтому проблема, которую мы обсуждаем, носит публичный характер.

Эпоха химических наркотических веществ — самая страшная. И на сегодняшний день вынужден констатировать, что в России совсем ухудшилась система наркоконтроля, которую развалил Виктор Иванов (бывший глава ФСКН. — Прим. ред.), прям до копчика. Мне говорят: ааааа, героин-героин. А я им говорю: херня, извините за выражение, этот ваш героин; настанет эпоха, когда наркотики будут культивировать из мочи, на кухне. И мы сегодня пришли к тому, что среди наркоманов, которые поступают в реабилитационные центры, фактически героиновых наркоманов нет. Приходят наркоманы, которые употребляют синтетические наркотики. Это страшнейшая вещь, страшнее которой, мне кажется, ничего ещё не было. Если героиновый наркоман путём лечения, психологического воздействия ещё в состоянии выйти в ремиссию, то химически зависимый наркоман в ремиссию не выходит. И даже если у него наступает формальная ремиссия, у него в связи с химической наркоманией продолжают на протяжении всей жизни отмирать клетки головного мозга. Это беда, с которой мы ещё не научились, а может, и никогда не научимся бороться.

Всегда надо было искать поставщиков и оптовых распространителей. Как искать? Вот так и искать, вырабатывать оперативное мастерство. Искать людей, которые занимаются мелкими делами, а потом выходить на более крупных и ещё более крупных и так далее. Существует очень длинная цепочка. Начинается с таможни, где груз пересекает границу. Его могут не заметить, а могут дать пройти по зелёному коридору: заплатил бабки — и пошёл груз. И дальше на каждом этапе отстегиваются бабки.

Рынок — вещь технологически ёмкая. И чем выше риски, тем быстрее работают мозги у тех, кто пытается обезопасить себя. В 2008 году я застал ещё период, когда всё только появлялось. Да, сегодня бегунки бегают раскладывают по различным щелям всякую фигню. Это реальность, которая вызвана сегодняшним временем. Да, безусловно, крупные дилеры себя таким образом обезопасили, посредством неконтактного распространения наркотиков.

Но я хочу заметить, что когда мы говорим об оперативном мастерстве сотрудников, то оно должно базироваться не на объяснении существующей проблемы, а на способности её преодолевать. Да, есть вся эта фигня, но мы должны выявлять в первую очередь организаторов. Если мы будем шарить только по просторам интернета, мы не найдём нифига. Нужно вести серьёзную оперативную работу на каналах, ведь все службы работают от противника, мы не придумываем себе угрозу — мы ищем противника, который эту угрозу составляет. После этого мы начинаем выстраивать систему обеспечения безопасности. Если ты не знаешь противника, то не можешь выстроить систему безопасности, ты не знаешь, откуда тебе прилетит. Поэтому оперативное мастерство заключается в способности найти те самые элементы на начальном этапе, что приводит нас к той же интернет-торговле. Вот сегодня мне представляется, что мы живём в двух измерениях. Первое — в том, что никто не отменил оперативно-розыскную деятельность с розыском на этапе замысла. С другой стороны, большая часть наших сыщиков, которые борются с этим, не готова, точнее, она оправдывает свою профнепригодность новыми технологиями.

Даже в годы существования ФСКН я выступал с очень резкой критикой этого ведомства. Директор ФСКН Виктор Иванов увлёкся глобальными проектами, стал вмешиваться в вопросы межнациональных отношений, начал влезать в такие дебри, что это в итоге привело если не полному, то, во всяком случае, значительному разложению системы. Я его очень сильно критиковал, потому что если в 2004-м мы докладывали президенту, что взяли 139 тонн, то перед ликвидацией ФСКН Иванов выдавал за безумный результат ведомства 27 тонн.

Но самое главное — мы живём в условиях, про которые мне приходит на память анекдот: вышел Ленин из Мавзолея, огляделся, говорит: всё, ребята, я уезжаю в Женеву, начинаю всё сначала. Сегодня, считаю, надо начинать всё сначала. Мы утратили контроль за ситуацией, за статистикой, потому что, как я уже подметил, мы смотрим на постановку с диагнозом, прекрасно понимая, что до этого диагноза никто не доживает.