В предыдущей части цикла Анна Попова поехала в знаменитый Злой город Козельск, семь недель державший осаду войск хана Батыя, и обнаружила там зимний «Твин-Пикс»: серию жестоких убийств, слухи о секте сатанистов, уже четверть века орудующей в окрестностях монастыря, множество двойников и загадочного поджигателя Сашу. Во второй части автор самиздата отправляется из Козельска в Оптину пустынь, в деталях восстанавливает историю нападения на монастырь, описывает культ непризнанных новомучеников, миф о противостоянии чёрных и белых монахов, оказывается в козельском лесу и внезапно вспоминает, что уже бывала здесь раньше.
От Козельска Оптину отделяют четыре километра дороги в густом сосновом лесу. Мы выехали туда днём — чтобы вернуться затемно. В машине душно. Маша слушает пение оптинских монахов. Я смотрю на дорогу, петляющую среди деревьев. Через два года после убийства трёх монахов на Пасху оптинский игумен Мелхиседек дал интервью «Аргументам и фактам». Он заявил, что в лесах вокруг монастыря видели «белых монахов» — колдунов, занимающихся тёмными искусствами.
— Многочисленные свидетели утверждают, что в последнее время в лес, прилегающий к монастырю, очень часто ранним утром или поздним вечером приезжают люди в белых балахонах с остроконечными капюшонами и совершают там непонятные ритуалы, — рассказал игумен.
По мнению Мелхиседека, колдуны могут стоять за серией нападений, продолжившихся после «Красной Пасхи», — в частности, за убийством молодого человека по имени Григорий, произошедшего на территории монастыря в 1994 году.
— Мы заканчивали трапезу, когда прибежали из скита и позвали на помощь, — вспоминает Мелхиседек. — В трёхстах метрах от скита у колодца мы увидели молодого паломника уже в агонии. Никаких внешних признаков насилия не заметили. Но [затем] в области сердца увидели некий предмет. Когда его вытащили, оказалось, что это английская булавка длиной в тринадцать сантиметров.
Паломнику было нанесено тринадцать уколов этой булавкой в область сердца, и один из уколов оказался смертельным: произошёл разрыв околосердечной сумки и кровоизлияние.
— Правоохранительные органы дали официальное заключение — самоубийство, заметил Мелхиседек. — Но не покажется ли вам странным, как мог человек сам себе нанести столько ран в сердце, а потом преспокойненько лечь под дерево и заправить рубашку и свитер в брюки? Но милицию эта версия удовлетворила. И это при том, что несколько свидетелей видели пятерых мужчин, убегающих с места происшествия и скрывшихся затем на автомашине, и даже назвали марку машины и её цвет.
По словам Мелхиседека, за три дня до убийства молодого паломника «белых монахов» видели в оптинских лесах. Один из них лёг на землю рядом с колодцем, где потом нашли тело Григория, а четверо «совершали над ним загадочный ритуал».
— Сведущие в вопросах оккультизма люди говорили мне, что именно так происходит обряд посвящения в колдуны и что последующее убийство на том же месте носит тоже ритуальный характер, является кровавой жертвой, — утверждает игумен. — Всё свидетельствует о том, что в окрестностях Оптиной пустыни работает некая оккультная группа, которой давно бы следовало заинтересоваться нашим правоохранительным органам.
В 1995 году в братский корпус попытался проникнуть неизвестный. В два часа ночи дежурные увидели, как мужчина, похожий на паломника, пытается подобрать ключи к двери к кельям. На вопрос, что происходит, он как ни в чём не бывало ответил: «Чиню замок». Паломника задержали. При нём обнаружили стартовый пистолет. В его вещах нашли меч, охотничий нож и книги по чёрной магии. Мелхиседек напомнил, что Николай Аверин, убивший монахов на «Красную Пасху», также увлекался чёрной магией и за три дня до убийства пытался проникнуть в братский корпус.
Уже воскрес
Отец Мелхиседек хорошо знал монахов, убитых на Пасху 1993 года. Инок Трофим (до пострига — Леонид Татарников) приехал в Оптину из небольшой сибирской деревни. Мальчиком пас деревенских коров, в свободное время — читал. Ходить в церковь будущий инок начал уже после школы, объясняя тягу к религии тем, что «мир идёт в погибель и надо успеть покаяться».
Инока Ферапонта в миру звали Владимир Пушкарёв. Как и Трофим, он рос в деревне: Ферапонт родился в селе Кандаурове Новосибирской области. По рассказам родных, в детстве он мечтал стать ангелом. Ферапонт всегда был тихим и молчаливым, стремился остаться один на один со своими мыслями. Возможно, поэтому после армии он пошёл в егеря и месяцами жил в абсолютном одиночестве в тайге.
Однако в своих интервью отец Мелхиседек особенно часто вспоминает о третьей и последней жертве Николая Аверина — отце Василии. До пострига отца Василия звали Игорь Росляков. Он закончил факультет журналистики МГУ и профессионально занимался водным поло. В 80-х будущий отец Василий начал ходить в церковь и отправился на послушание в Псково-Печерский монастырь. Он заработал репутацию аскета в средневековом смысле этого слова: спал на кровати из досок, вместо подушки — кирпичи из склепа оптинского старца, отказался от чая и пил только кипяток.
Молчаливый и высокий, отец Василий при жизни привлекал немало внимания прихожан. Он писал стихи и вёл дневник, в котором однажды сделал запись: «Взять крест и пойти за Христом означает готовность принять смерть за Него и пострадать, а кто имеет желание умереть за Христа, тот едва ли огорчится, видя труды и скорби, поношения и оскорбления».
— Вспоминаю одну шутку во время самой пасхальной службы, — рассказывал Мелхиседек в интервью телеканалу «Союз».
— [Отец Василий] раньше всех переоделся в пасхальное, красное облачение. [И вот] он стоит возле жертвенника. Я подхожу к нему, протягиваю ему руку и говорю: «Отец Василий, Христос воскресе!» Он смотрит на себя — он в красном, а мы все в белом — и говорит: «А я уже воскрес».
Николай Аверин из трёх своих жертв выделял отца Василия. После задержания он подробно рассказал о пасхальной ночи 1993 года:
— Последний [отец Василий] по-мужски из них умер. Остальные пищали как женщины. Мне это не понравилось.
Аверин был практически ровесником отца Василия. В прошлом он тоже считал себя верующим. Во время службы в Афганистане Аверин верил: от смерти его охраняют некие высшие силы. После возвращения с войны он превратился в фанатично религиозного человека. Ходил в церковь, ездил в Калугу и проповедовал христианство прохожим. В какой-то момент он даже верил, что является на самом деле Иисусом Христом.
Родственники вспоминали, что Аверин давно мучался навязчивым страхом смерти. Когда ему было десять, погиб его сосед, и через некоторое время мальчик стал рассказывать, что ночью ему явился призрак погибшего — светлый полупрозрачный силуэт. Постепенно Аверин всё больше боялся неведомой опасности. Ему казалось, что за ним может наблюдать некий мудрец, способный читать мысли. В конце концов Аверину стали слышаться голоса.
Иногда они приказывали ему удариться головой о стену, иногда — оскорбляли и издевались над ним. Аверин пытался покончить с собой, чтобы избавиться от голосов. В конце концов голоса сообщили ему, что он брат сатаны. В 1989 году Аверин лёг в Московскую психиатрическую больницу № 4 им. П. Б. Ганнушкина. Там он рассказал, что в него «вселился бес». Аверина выпустили через две недели с диагнозом «шизофрения параноидная непрерывнотекущая».
Перед тем как нанести отцу Василию смертельную рану, Аверин о чём-то коротко с ним поговорил. По информации СМИ, монах услышал, как на колокольне прервался пасхальный звон — иноки Трофим и Ферапонт были уже мертвы, — и спросил проходящего мимо незнакомца в военной шинели:
— Брат, что случилось?
Аверин что-то пробормотал в ответ и прошёл мимо. А затем вдруг развернулся и нанес монаху быстрый удар мечом снизу вверх, пронзив почку, лёгкое и сердечную артерию. Когда отец Василий упал, Аверин надвинул на его лицо клобук. То же самое он сделал с двумя предыдущими жертвами — иноками Ферапонтом и Трофимом. Зачем, убийца не объяснил.
О том, что на отца Василия напали, в монастыре узнали только на рассвете. Наместник монастыря отец Венедикт вместе с гостями находился в своей келье, когда к нему пришли сообщить, что отец Василий лежит неподалёку от монастырской ограды и не шевелится. Сначала решили, что его просто сильно избили. Отец Венедикт отправился посмотреть, что случилось. Василий распластался на земле. Лицо его было белым: он потерял много крови.
К тому моменту отец Василий уже ничего не говорил и даже не стонал. Окружающие решили, что он молился. Когда его приподняли, на животе увидели нечто бесформенное тёмного цвета. На первый взгляд показалось, что это печень вывалилась из раны, но потом стало ясно: крови было столько, что ряса не могла впитать её полностью — и она свернулась в огромный красно-бурый сгусток. Отца Василия отнесли во Введенский храм. Там повсюду спали паломники: Оптина тогда только строилась и ещё не было гостиниц для приезжающих. В ожидании скорой отцу Василию попытались сделать внутривенную инъекцию, но это было уже невозможно: он был настолько обескровлен, что вены буквально ушли под кожу. Перевязочный материал то ли не нашли в суматохе, то ли его просто не было: источник в медицинских кругах сообщил, что раны монаха заклеили фольгой. Так его отправили в козельскую больницу.
В реанимации отцу Василию сделали непрямой массаж сердца и подключичную инъекцию. Потом попытались сделать сердечную, но кровь из сердца уже не откачивалась. Отец Василий лежал бледный и тяжело дышал.
— Рассказывали, что, когда его раздевали, как-то жутко хлюпнула кровь — спереди и сзади. Он тогда тихонько застонал — и всё, больше ни звука. Он вообще ничего не говорил с момента, как его нашли, — рассказал мне источник в медицинских кругах. — Пока в реанимации пытались что-то сделать, отец Василий уже отошёл. Кто-то сказал: «Всё, можно умывать руки». Валявшийся на полу окровавленный кусок перевязочного материала, которым закрыли рану на спине отца Василия, подняли и завернули в бумажку. Потом на окошке в палате заметили образок Амвросия Оптинского. Мне теперь кажется, что это неспроста.
В Оптиной, на месте убийства отца Василия, земля всё ещё была влажной от крови. Её разобрали по горсткам духовные чада монаха и паломники. В ходе расследования выяснилось, что у нападения был свидетель — двенадцатилетняя девочка-паломница. Она толком не запомнила убийцу. То ли от усталости, то ли от стресса ей померещилось, что после ранения отца Василия он обратился в зверя и, перепрыгнув через крепостную стену, скрылся в тёмном лесу.
После задержания Аверин спокойно и подробно рассказал об убийстве:
— Бога я не мог достать, потому что его не достанешь. Это машина самая коварная и, грубо сказать, самая чистая во вселенной. [Поэтому я решил убить монахов]. Они же прямые служители, воины его, — рассказал Аверин на камеру. Он добавил, что у него «нет никакого зла» на своих жертв.
— [Идёт] война. Между Богом и Сатаной. Между богом и одним из его лучших учеников, — заметил Аверин. — Я рад, что я с Сатаной. Потому что я — добро. Я всегда в жизни творил только добро. Помогал только.
Огни в лесу
Когда до Оптиной остаются считанные минуты, среди тёмных деревьев возникает просвет. Показываются бледно-розовые стены монастыря и каменная колокольня. Накануне, когда я смотрела на неё из окна Машиного дома, она казалась мне белой. Теперь я вижу, что это был оптический обман: колокольня зелёная.
Маша удивляется, как я могла об этом забыть:
— Это же один из символов Оптиной.
Монастырь окружён домиками: это гостиницы для чад оптинских монахов. Маша оставляет машину у крепостных стен. Перед тем как войти на территорию монастыря, негнущимися от холода пальцами завязываю поверх брюк чёрную юбку. Первым делом мы идём возложить цветы на свежую могилу бывшего настоятеля Оптиной, отца Венедикта. Двадцать шесть лет назад он отпевал убитых на «Красную Пасху» братьев.
От могилы мы идём к часовне, где покоятся останки убиенных монахов. Внутри чадят свечи и довольно тесно: три сверкающих гроба занимают всю алтарную часть. Гроб отца Василия — крайний слева. У каждого — букет свежих цветов. Над гробами алеет «Христос воскресе».
— Говорят, потом Аверин раскаялся, воцерковился. Но это всё слухи, — замечает Маша.
После «Красной Пасхи» в Оптину стало приезжать много экзальтированных неофитов — в их среде рассказы о якобы чудесных явлениях убитых в 1993 году монахов циркулировали особенно часто. Так, в апреле 2003 года в монастырь прибыла группа тульских паломников. Они приехали в Оптину слишком рано и до начала утренней службы остались отдыхать в автобусе.
В три часа ночи из лесу вышел священник с кадилом. Он подошёл к автобусу и покадил около двери. Его впустили. Священник не назвал своего имени и стал беседовать с паломниками о вере, сказал, что им нужно обязательно каждый вечер, ровно в десять часов, молиться Богородице, а также призвал не верить в слухи о конце света. Потом священник ушёл. Днём паломники купили книжку о «Красной Пасхе», и один из них узнал в ночном госте убитого инока Ферапонта.
Ни Ферапонт, ни Трофим, ни Василий пока не канонизированы, но всё равно многие паломники признают в них святых — и приезжают в Оптину на годовщину их смерти, 18 апреля. Люди, близкие к оптинской братии, рассказывают, что паломники приносят записочки убитым и тайком забирают весь песок из подсвечников в часовне с тремя гробами.
Мы с Машей выходим из часовни и медленно прогуливаемся в лесу вокруг Оптиной — в том самом, откуда, по слухам, вышел призрак инока Ферапонта. Я вспоминаю свою прошлую командировку в Оптину, состоявшуюся около четырёх лет назад. Мы должны были поговорить с одним из оптинских монахов и условились, что встретимся на опушке в полночь. Другого времени мой знакомый найти не смог: до поздней ночи он был занят на монастырских послушаниях и службах.
Ровно в полночь я была на месте. Темнота казалась живой: она обступила меня со всех сторон. Я вполголоса рассказывала коллеге про «Красную Пасху», как вдруг впереди, среди деревьев, показался белый сияющий шар. Он плавно приближался к нам, то взмывая вверх, то опускаясь вниз. Я замерла на месте. Я никогда не была суеверным человеком, но тут мне стало по-настоящему страшно.
Шар подплыл к нам вплотную. Оказалось, что это и не шар вовсе, а фонарик на мобильном телефоне оптинского священнослужителя. Монахи ходят в чёрном с ног до головы, и в ночном лесу их сложно увидеть.
Маша дёргает меня за рукав. Поёживаясь от холода, она предлагает вернуться к машине. Я соглашаюсь. Лес кажется не самым удачным местом для прогулок.
Мы возвращаемся к машине по узкой тропинке у крепостных стен. В сторожевых башнях монастыря горит огонь. На крыше тускло блестит золотой ангел с трубой — призрак из «Откровения Иоанна Богослова». Вдалеке за лесом виднеются красноватые огни Козельска.
— Вот сейчас будем проезжать Козельск, увидишь: ещё семи нет, а на улицах уже никого, — говорит Маша. — Круглый год так.
