— Если честно, я слабо представляла, что такое Ямал, — едва слышно, стараясь никому не мешать, говорю я в телефонную трубку. В палате темно, на трёх соседних койках лежат женщины с тревожным расстройством. Они не знают, что у меня в голове целый букет ментальных проблем и, если бы не знакомства моего психотерапевта, я бы сейчас лежала в совсем другой, более суровой клинике. Медсестра уже в третий раз заглядывает в палату и знаками требует закончить разговор. Я понимающе киваю, делаю виноватый взгляд: мол, понимаете, сама бы рада, одну минуту, пожалуйста. Наверное, надиктовывать этот текст в больнице было не лучшей идеей, но, возможно, завтра мне станет ещё хуже. 

Я Полина, мне 23 года. И моя жизнь полна крайностей, как бы по́шло это ни звучало. Сейчас я живу в Москве, но предыдущие два года провела за полярным кругом, на месте строительства завода по сжижению природного газа «Ямал СПГ», –– хотела заработать и убежать от своих домашних проблем. После вахты меня госпитализировали, лечили от депрессии и диагностировали флеш-рояль ментальных расстройств. Я родилась и выросла в Орле, родители рано развелись, отец уехал в Москву, а мама снова вышла замуж. Я не смогла привыкнуть к новой семье, приходилось каждый раз перетягивать маму, как канат, на свою сторону, бороться за её внимание и любовь. Устав быть пятым колесом и постоянно ссориться, я убежала: переехала к бабушке и дедушке и жила с ними, пока не окончила школу. Отношения с мамой улучшились, мы стали намного ближе, оставаясь на расстоянии.

Живя в Орле, я любила и своего отца. Этот человек был для меня идеалом. Когда он приезжал, я ловила каждое его слово и хотела, чтобы он мной гордился. Мой папа — очень суровый и требовательный человек, бывший офицер спецназа. Казалось, если он скажет, что я супер, я наконец почувствую, что это так, а пока нужно было прилежнее работать, чтобы завоевать его уважение. 

Однажды, на одной из наших редких встреч, папа походя бросил, что я поправилась. В моей голове что-то переклинило: стало стыдно, я покраснела и в тот вечер отказалась от ужина. С этого дня я начала старательно худеть и довела себя до анорексии.
В 11-м классе друзья перестали меня узнавать. Раньше я всегда была весёлой и всех смешила, а теперь мне было плохо и люди начали меня избегать. Когда у тебя проблемы, ты не очень-то интересен окружающим. 

После школы я поступила в московский вуз и переехала к отцу. Я представляла, как мы будем вместе ходить в кино и проводить вечера как нормальные папа и дочь, но уже в первые дни начались ссоры и скандалы. Отец оказался домашним тираном. Строгий мужчина, педант, у которого всё должно стоять на своих местах и быть до блеска начищенным, он требовал готовить ему ужин из нескольких блюд, кричал на меня, что я ничего не ем, и заставлял отчитываться за все приёмы пищи. От этого контроля у меня начались приступы булимии: как только он хлопал дверью и уходил, я бежала в туалет и обнимала унитаз. Пока папа работал, я могла побыть одна и отдохнуть.

Какое-то время мы жили в однушке, я всегда находилась под его присмотром и спасалась только в университете. Мне всё чаще становилось плохо, я чувствовала апатию и грусть, постоянные скандалы с папой подрывали мою психику. Я испытывала постоянную усталость и злилась на себя за слабость. О том же мне почти ежедневно твердил и сам отец, призывая меня собраться и наконец быть сильной. Университет был худшим временем в моей жизни, до тех пор пока на третьем курсе я не встретила будущего мужа. Он был первым человеком, которому я открылась и рассказала о булимии. Мы попытались начать новую жизнь, он настоял, чтобы я обратилась к врачу. 

Я пришла в больницу, где какой-то психиатр посоветовал мне купить фломастеры и начать вести личный дневник настроения, он прописал мне нейролептики и антидепрессанты. Через две недели на таблетках у меня случился микроинсульт. Меня выворачивало наизнанку, руки дрожали, тело тряслось. Немного придя в себя, я бросила лекарства и перестала посещать терапевта на несколько лет. Меня никто не предупредил, что так нельзя; после отказа от медикаментов организму стало ещё хуже, и меня глубже унесло в депрессию, о которой я тогда ещё не догадывалась.

Каждый день я выслушивала от папы очередные наставления, ему не нравилось, что я решила не продолжать учёбу и отказалась от стажировки в «Лукойле». После окончания университета я почти сразу вышла замуж, теперь мы жили втроём и папа ругался ещё больше. Ужиться было тяжело, я очень устала и была морально вымотана. Просыпаясь каждое утро, я думала, что несчастна, и хотела сбежать хоть на край света.

Однажды в разговоре с товарищем, работавшим на какой-то полярной станции, я в шутку спросила, нет ли у них на работе вакансий. Он внезапно ответил, что их компания как раз ищет нового администратора. Почему нет? Через несколько дней я уже шла на собеседование. Что-то подталкивало меня, я знала, что поступаю правильно. Когда сотрудница компании серьёзно спросила, достаточно ли я стрессоустойчива для работы в тяжёлых условиях, я лишь широко улыбнулась и утвердительно кивнула.

Когда в сентябре 2017 года я сказала своей семье, что отправляюсь на Ямал, все засмеялись. Муж сначала не поверил, но когда понял, что я серьёзно, то смирился. А на следующий день я поехала в головной офис компании — подписывать документы, оставлять трудовую книжку и забирать билеты на самолёт. Вместе с билетами мне также вручили огромные утеплённые ботинки со стальным носом, предупредив, что такая защита нужна, чтобы ногу не раздавила какая-нибудь случайно рухнувшая балка. Звучало многообещающе.

Я наконец вырвалась, с облегчением откинулась на спинку пассажирского кресла. Самолёт Москва — Сабетта взлетал, оставляя позади осеннюю Москву, моего отца и другие проблемы, — следующий месяц я буду жить в новом мире. Было всё равно, куда я лечу. Жизнь обязательно наладится. 

Если честно, я слабо представляла, что такое Ямал. На собеседовании мне объяснили, что я буду работать вахтовым методом в должности администратора на строительстве завода по добыче и сжижению природного газа «Ямал СПГ». Строительная площадка завода находится в посёлке Сабетта, на восточном берегу полуострова Ямал. Посёлок был основан в 1980 году, и примерно до 2002 года, если верить переписи населения, в нём насчитывалось около 20 жителей. В 2010 году в полуостров решили инвестировать: построили аэропорт, начали строительство завода. Когда в 2017 году я впервые приехала на Ямал, в Сабетте работало около 35 тысяч человек (сменяющих друг друга вахтами). 

Климат на Ямале очень суровый, температура зимой регулярно опускается до минус 32, шквальный ветер пробирается даже через самые тёплые куртки, сбивает с людей каски, сдувает жилеты. Зима в Сабетте длится десять месяцев, а с ноября по февраль полуостров погружается в бесконечную темноту полярной ночи.

Я была единственной девушкой в самолёте: справа и слева, сзади и спереди от меня сидели абсолютно похожие друг на друга мужики-работяги в одинаковых серых и чёрных куртках.

На выходе из аэропорта всех нас досмотрели сотрудники службы безопасности, в первую очередь их интересовало, не привёз ли кто-нибудь алкоголь. На объектах нашей компании был сухой закон: по мнению руководства, алкоголь тормозил производство и мог привести к инцидентам. Кроме того, запрещалось иметь с собой чайники и кипятильники. Вахтовики жили и работали в постройках, собранных из контейнеров, установленных друг на друга как кубики LEGO. При пожаре такое строение, как спичечный коробок, целиком сгорало за пару минут. Вокруг было производство, стройматериалы, газ. Запреты помогали снизить риски. 

Из аэропорта меня повезли заселяться, спать предстояло в маленькой комнате, похожей на студенческое общежитие. Две двухъярусные кровати, чемоданы под ними, одна полка в шкафу и какое-то подобие тумбочки — вот и весь интерьер. Мне достался второй ярус, подо мной спала девушка, которая через несколько дней должна была лететь в Москву. Именно её я и приехала заменять.

Кто-то трудится пятидневку, кто-то отдыхает два через два, а мы, вахтовики, работаем по сменам, которые длятся несколько недель. Наша вахта длилась 30 дней по 10 часов без выходных, следующие 30 дней работала другая смена. 

Почти сразу как я разложила вещи, нужно было ехать на объект — проходить инструктаж и знакомиться с новыми коллегами. 

Задача администратора — решать вопросы других сотрудников. Я должна была бронировать и покупать билеты, составлять расписание, помогать с прилётом и вылетом.

В офисе меня ждали 60 суровых вахтовиков-сотрудников. Замученные, уставшие, злые — они выглядели не очень дружелюбно и смотрели на меня оценивающе. Краем уха я расслышала что-то вроде «посмотрим, сколько она выдержит». 

Передавая мне работу и проводя инструктаж, сменщица объяснила, что многие не уезжают с вахты месяцами и соглашаются на несколько смен подряд, чтобы заработать больше денег. Зарплаты на Ямале очень высокие, затраты минимальны, еду, жильё и билеты предоставляет компания. Для многих это место за полярным кругом — единственный способ заработать такие деньги. Но вахта выматывает. Люди здесь очень быстро выгорали и теряли человечность. 

«Они должны чувствовать силу, — объясняла мне новая знакомая. — Будь готова к мату, грубости, непониманию. Они будут орать и насмехаться, но не позволяй себе заплакать перед ними». Тогда я ещё не знала, насколько всё плохо.

Через несколько дней моя соседка улетела — и я осталась одна с шестью десятками вечно недовольных, измазанных в мазуте мужиков. Каждое утро я просыпалась, завтракала, садилась в большой и тёплый грузовик — «вахтовку» и приезжала в свою небольшую комнатку. Рабочий день начинался в 6:30, ко мне постоянно подходили сотрудники: одному нужно переехать в другой блок, другому нужны новые штаны, третьему мешает вонь соседских ног, у четвёртого прохудились ботинки. С самого утра я крутилась, слушала, записывала, ходила, звонила, решала — и всё равно не успевала сделать всё сразу. Иногда что-то срывалось по не зависящим от меня обстоятельствам, но вахтовикам было всё равно. Если что-то задерживалось, на меня тут же начинали орать. 

Коллеги называли меня «рукожопой дурой», постоянно намекали, что я глупая блондинка, смеялись, когда я проходила мимо. Вскоре я не выдержала. После очередных оскорблений выбежала на улицу на мороз в тоненьком свитере и заплакала. Меня обидели и унизили те, кому я всеми силами старалась помочь. Мне больше не хотелось здесь работать. 

В то же время я восхищалась природой, которая меня окружала. Ямал казался мне волшебным. Каждый раз, когда я шла с работы и наблюдала северное сияние, я чувствовала, что прикасаюсь к чему-то нереальному. Люди десятилетиями стремились попасть сюда, чтобы хоть одним глазком увидеть то, что я наблюдала ежедневно по дороге домой.

Мне не нравились другие сотрудники, и наша неприязнь была взаимна.

По коллективу распространялись слухи о том, что я якобы «соблазняю мужчин». С самых первых дней за мной пытался ухаживать один из рабочих. Азербайджанец, со сложной фамилией, он был известен тем, что регулярно изменял своей жене с другими сотрудницами. Он дарил мне сладости, проявлял знаки внимания, постоянно ошивался у моего офиса и настойчиво подсаживался в столовой. И хотя я несколько раз давала понять, что не заинтересована, другие сотрудницы всё равно на меня ополчились. С нами работало ещё несколько администраторов, и две женщины, отвечающие за технику безопасности, кажется, завидовали:  им никто не дарил конфет. Вахта жила в своём герметичном пространстве, сплетни и слухи здесь расходились быстрее, чем в школьных коридорах. Спустя несколько недель я была уволена как «разрушительница семей» и вынуждена разочарованно возвращаться домой. Побег не удался.

Мне было так грустно и обидно, что, вернувшись в Москву, я неделю не вылезала из постели. Несмотря на то, что работать на Ямале было трудно и никто из моих коллег не вступился за меня, когда мне потребовалась помощь, меня тянуло обратно. Может быть, проявилось биполярное расстройство, к тому же находиться долго рядом с отцом было невыносимо. Я знала, что хочу вернуться, и вскоре нашла новую вакансию.

Меня вновь устроили максимально быстро. Короткий звонок, дистанционное собеседование, билеты, оформление бумаг — спустя всего пару недель я уже была в самолёте до Заполярья. 

Меня взяли на должность ассистента административного отдела в компанию западного подрядчика. Обязанности были те же, но работы — в три раза меньше. Я помогала своему отделу и своему руководителю. Вызывала транспорт, бронировала участки, получала разрешения и выдавала форму.

Команда на 70 % состояла из иностранцев: французы, англичане, итальянцы — все были вежливы и приветливы. Если я что-то не понимала, мне старались помочь, проявляли участие, и я почувствовала себя на своём месте.

Начались трудовые будни. Переживая, что с чем-нибудь не справлюсь, я вставала в четыре утра, тихо одевалась и шла на завтрак. В 5:15 на первой «вахтовке» я уже ехала на рабочее место, сидела до 18:30.

Из-за пищевого расстройства я мало ела, часто пропускала ужин и сразу шла спать.

В середине ноября на Ямале начинается полярная ночь, иногда солнце показывается на горизонте на пару часов, а затем вновь становится темно. Жить в таких условиях с неустойчивой психикой почти невозможно. Мне пришлось тяжело, спустя несколько недель на новой работе я поняла, что энтузиазм уходит, а у меня кончаются силы. Я не вывозила свои рабочие задачи, не справлялась с поручениями и чувствовала, что тону. Я привыкла записывать всё в блокнот, всегда держала перед глазами список — и всё равно забывала, что я должна сделать.

Мой папа всегда любил повторять, что, если ты с чем-то не справляешься, это твои проблемы. Он много лет убеждал меня, что я пасую перед трудностями и боюсь рутины. Мне казалось, что он прав. Я действительно ничтожество, плохой сотрудник, вокруг все сильные, а я слабая. 

Когда со мной что-то случалось, я всегда начинала ругаться на себя. В тот день в слезах я зашла в туалет, села у стены и, обхватив голову руками, вновь подумала, что папа был прав. Я сидела, прислонившись к стене, и ругала себя за глупость, заносчивость, тщеславие и слабость. Я ненавидела себя. Хотелось просто исчезнуть. Я была уверена, что, если выйду на улицу и нырну с головой в сугроб, никто обо мне даже не вспомнит. Я была маленькой точкой на карте огромной стройки, которой был охвачен полуостров. Здесь уже давно мыслили другими масштабами.

Когда человек с большой земли в 80-х приехал осваивать эту территорию, тут проживало около полутора десятков человек коренного населения.

Ненцы — классические коренные жители. Живут в юртах, занимаются разведением оленей, ловят рыбу, собирают ягоды и немногочисленные травы. Моются крайне редко: считается, что их кожа должна иметь определённый защитный слой от инфекций и вирусов. 

Сейчас ненцы и вахтовики со своими месторождениями образовали взаимовыгодный союз. Ненцы не претендуют на территорию посёлка, мы же их не трогаем, более того — позволяем им торговать олениной, строганиной и прочими радостями Ямальского края.

Официально по технике безопасности нам было запрещено с ними контактировать, но они регулярно приезжали в лагерь, чтобы продать рыбу, строганину и оленьи рога. Раз в несколько месяцев сотрудники по безопасности ездили в поселения ненцев — отвозили им еду, сигареты и алкоголь, который те очень полюбили в последние пару десятков лет. 

Вахтовики на Ямале часто либо отчаянно храбры, либо глупы. Многие регулярно пренебрегали правилами безопасности. 

На территории посёлка постоянно появлялись песцы. Как бездомные кошки, они подходили близко к людям и выпрашивали чего-нибудь съедобного. Иногда в лагерь забредали не пушистые зверьки с картинок, а лохматые бешеные животные с пастью в крови. Случалось, заходили даже белые медведи. Вместо того чтобы уйти прочь, люди кормили таких зверей и снимали их на телефоны. Бывало, что они нападали на людей. Местный госпиталь был вынужден регулярно колоть вакцины от бешенства. За подобное поведение люди могли легко лишиться работы, но это редко кого останавливало, как и запрет на спиртное: иногда, убирая мусор, мы натыкались на десятки пустых бутылок с этикетками из-под водки. За распитие можно было получить штраф на десятки тысяч. По федеральному закону Ямал — территория, свободная от алкоголя. Поэтому государство штрафует и сотрудников, и работодателей, которые за ними не досмотрели. При этом работодатель должен платить в десятки раз больше, но, несмотря на все эти правила, алкоголь на полуострове не переводился.

Несколько зимних месяцев слились в один очень плохой день, но в марте я наконец почувствовала себя лучше. Кончалась полярная ночь, из-за горизонта вылезало солнце, а у меня начался маниакальный эпизод. 

С каждым днём я чувствовала себя всё радостнее и увереннее, как будто ожила. Раньше я всё время проводила одна, а теперь появилась необходимость много общаться. Я записалась на тренировки по кроссфиту, сходила на йогу, задерживалась в столовой с коллегами. Какой-то рубильник во мне переключился — и я вдруг стала радоваться всему вокруг. Завтрак казался вкуснее, люди добрее, а я сильнее — ведь смогла же пережить зиму. 

Не обошлось и без перегибов: однажды я вдруг решила, что стала местной знаменитостью. Я могла подсесть к случайным людям и заговаривать с ними, так, будто мы давно знакомы, мне казалось, меня все знают и поймут, потому что в курсе моей звёздной жизни. Я вдруг начала считать себя самой весёлой и смешной на всём полуострове.

Несколько месяцев спустя энергия улетучилась, приближалась осень, и я, как будто привязанная к природному циклу, чувствовала, что снова гасну. Слабость накатывала постепенно, вскоре я вновь не хотела никого видеть. Мне казалось, что я снова где-то недоработала и облажалась. Мне стало некомфортно с людьми, я бежала от компаний, постоянно врала, почему не могу прийти или остаться подольше, не отвечала на сообщения знакомых из Москвы, могла не брать трубку. 

Я пыталась взять себя в руки, механически повторяла ритуалы, которые приносили удовольствие раньше: записывалась на тренировки, заставляла себя встречаться с коллегами после смены — ничего не помогало. 

Одним ноябрьским вечером мне было так плохо, что я была будто в тумане. Я чувствовала себя разбитой и хотела поскорее прекратить мучения. Я зашла в ванну, взяла маникюрные ножницы. Внезапно в здании сработала пожарная сигнализация. Резкие звуки сирены и предупреждения о том, что нужно срочно покинуть здание, немного привели меня в чувство. 

В тот день я сильно испугалась и поняла: что-то не так. Я начала искать хоть какую-то информацию о том, что со мной происходит, в интернете, обнаружила статью про биполярное расстройство — и обалдела. В ней как будто пересказывали всю мою жизнь, симптомы совпадали, я чувствовала себя так же паршиво.

Я не могла бросить работу: несмотря на полярную ночь и тяжелейшие условия, мне нравились люди вокруг, я любила то, чем занималась. К тому же мы с мужем копили деньги на ипотеку, чтобы наконец съехать от отца. 

Я экстренно нашла психологическую поддержку на сайте МЧС и написала им сообщение. Мне нужно было поговорить с кем-то, кто разбирается в проблеме. Ответ пришёл довольно быстро: «Ваше поведение — это симптом комплексного заболевания, которое может диагностировать только психиатр». Я поняла, что у меня может быть не только биполярное расстройство, и начала изучать сайты и справочники. 

Когда я вернулась с вахты домой, то уже знала, чем больна. Мне диагностировали биполярное расстройство с пограничным расстройством личности, а также синдром деперсонализации и расстройство пищевого поведения в виде булимии.

У меня не было желания лечиться таблетками, давили воспоминания о прошлом неудачном опыте. Решила, что справлюсь своими силами. Я рассказала папе о своей болезни, но он в ответ объявил, что всё это глупости. Он отчитал меня за то, что я не справляюсь со своими обязанностями и просто ищу, на кого бы свалить свои проблемы, чтобы ни за что не нести ответственности. 

Я побывала на Ямале ещё один раз, вела дневник, записывала свои переживания, отслеживала проявления своего расстройства. Это была очень тяжёлая поездка, я знала, что со мной происходит, но не знала, что с этим делать. Друзья-иностранцы старались мне помочь, но я всё сильнее скатывалась в депрессию. Пришлось завершить командировку и вернуться в Москву. 

Я стала всё анализировать — абсолютно все свои действия, всю свою жизнь. Благодаря дневнику я смогла отследить проявления расстройства. По записям было чётко видно мою биполярку. Теперь я знала, что со мной, но справляться было по-прежнему трудно. Через пару месяцев отрицания таблеток я сдалась. Тогда я уже работала в Москве, регулярно наносила себе увечья, разбивала голову и оставляла на теле синяки от собственных кулаков. Однажды утром я просто не смогла встать с кровати, муж и мама с бабушкой твердили, что мне нужна помощь. Тогда я наконец решилась и нашла специалиста, вместе с которым мы подобрали медикаменты и начали прорабатывать мои травмы.

Помогли и таблетки, вскоре началась ремиссия. Жить стало легче — по удачному совпадению, почти сразу после переезда от отца. Полгода я жила, как и другие люди, получала удовольствие от жизни, нашла новую работу, завела блог, в котором делюсь своим опытом и помогаю людям с ментальными расстройствами понять, что с ними происходит. 

Осенью моё состояние снова ухудшилось. Необъяснимо, без каких-либо стрессов и причин, я внезапно оказалась в больнице.Тихий час, прогулки по разрешению, приём таблеток (обязательно на глазах у медсестры). Почти санаторий. Целый день бездельничая в больнице, я постоянно вспоминаю ямальский чистый снег, свой маленький офис и друзей из разных стран.

Абьюзивные отношения с Заполярьем чуть не убили меня, но научили ценить любые мелочи, от душа до любимых конфет «Кара-Кум», которые случайно находишь на дне чемодана. 

Я лежу в больнице уже вторую неделю. А где-то на Ямале наступает очередная полярная ночь.