Мелкий нож эффектнее крупного кухонного, а в побеге главное — обувь. Публикуем заключительную главу из дневника нашего читателя Ильи Пинаева, оказавшегося в центре для реабилитации наркозависимых. Устав от постоянных воспитательных побоев, которые практиковались в рехабе, Илья решается на побег. Внутри последней главы: вид наказания под кодовым названием «Властелин колёс», животное НЕЧТО, которое есть в каждом из нас, эффектный боевик в духе Гая Ричи и дерзкий рывок к свободе.
В качестве лирического отступления
Помню, появилась у меня случайно собака. Хаски. На момент нашей первой встречи я имел крайне скудный опыт личного общения с псовыми и наивно полагал, что лучший воспитательный элемент для ушастых — это кнут. Знатоки собачьего дела со двора в один голос твердили, что с псом себя надо ставить и побои как демонстрация своего доминантного положения — лучшее подспорье в процессе дрессировки. Собаки адептов подобного воспитания и правда вели себя на улице просто потрясающе: выполняли команды, держались рядом и со всех ног неслись к хозяину по первому слову, очевидно памятуя, что своеволие карается болью. Впечатлённый их успехами и одержимый идеей гулять с собакой без поводка, я после затяжного внутреннего конфликта принял волевое решение бить её за непослушание. Наши прогулки без привязи всегда складывались здорово. Ровно до того момента, когда нужно было идти домой. У подъезда Майя (так звали собаку), поняв что к чему, резко переставала слышать любые команды и после секундного замешательства давала дёру в неизвестном направлении. Поимки свободолюбивого зверя занимали пару часов и десятки кругов по району, так что идея физического воздействия прижилась почти мгновенно. К слову, очень кстати подъехали и витавшие эхом 90-х в воздухе блатные стереотипы о собачьей натуре как о чём-то жалком, льстивом и малодушном. В один из дней, устав от безрезультатной ежедневной порки за побеги, я в итоге решил забить Майю руками. Весь мокрый и грязный от длительных поисков, преисполненный злости и желания подчинить себе пса, я, едва мы зашли в подъезд, захватил её за загривок и швырнул в лифт, где крайне интенсивно поработал по ней, как по груше, несколько минут. Она выла, огрызалась и почему-то облизывалась в ответ на каждый удар. Хотя в её глазах и читался страх, чего я и добивался, было в них ещё что-то удивительно спокойное и непоколебимое, отважное и необузданное, как сама природа жизни. Именно это «что-то» своей молчаливой уверенностью дало тогда бьющемуся в порыве злости и бессилия человеку понять, что есть на свете вещи, которые не ломаются ни под каким воздействием. Видимо, просто потому, что самой Вселенной задуманы быть неизменными и сверхпрочными. Несмотря на то, что я убеждал себя в успехе проведённого воспитательного мероприятия, и на семенящие шаги собаки, в глубине души я понимал, что проиграл. Потому что выиграть у «этого» было просто невозможно. «Это», доставшееся хаски как самому близкому родственнику волка в подарок от матушки природы — как квинтэссенция неутолимой жажды свободы и вольного, не покорённого даже годами селекции, нрава. «Это» как саму суть жизни, вдруг наполнившую своей силой травяной росток, не в силах остановить даже асфальтная толща.
На следующий день собака убежала снова. Перед этим она несколько раз оценивающе взглянула на меня и на подъездную дверь и, видимо согласившись с заявленной днём ранее ценой, развернулась и помчалась прочь. Я стоял и молча смотрел на её мелькающие вдали белые лапы и больше не испытывал злости. Я чувствовал уважение, восторг и какую-то удивительную духовную с нею близость.
Властелин колёс
«Это» проснулось во мне, когда моё заточение завершало годичный цикл. В начале оно скрывалось под масками гнева и несогласия, периодически терзая разум животными приступами ярости, но в один из самых обычных дней вдруг расцвело в своём естественном великолепии, как и полагается подобной силе. Так долго томившись на задворках пленной души, оно, не исчезнув и не надломившись, в итоге ясно дало мне понять, что, какими бы непреодолимыми ни казались мне возведённые судьбой стены, я могу их преодолеть. Дело лишь в методе. В тот день, за двое суток до моего побега, глядя утром на членов семьи, я вдруг ощутил какую-то особенную опустошённость, которая обычно приходит в конце любой истории или жизненного отрезка, словно намекая главному герою, что пора менять декорации.
За время моего пребывания в доме я видел несколько попыток покинуть это место, и все они, даже самые с виду успешные, заканчивались поимкой и воспитательными мерами. После длительного «купания» и побоев, дабы тонко намекнуть на то, что избегать мотивационного гостеприимства не стоит, наказуемый получал в подарок автомобильное колесо, которое торжественно приковывали ему к руке с помощью наручников. С таким вот «брелоком» предстояло отважному искателю свободы жить не менее недели — разумеется, без возможности его снять. К слову, ходили реабилитанты исключительно в сланцах, которые естественным образом сбрасывались ради скорости во время побега, и потому, к моменту поимки, ноги резидента всегда были тёмно-бурого цвета от смешавшейся с грязью крови и лоскутов кожи со ступней.
Когда адреналиновый аффект спадал, приходили сильные боли, но, понятно, никто никогда о них не говорил. Раны заживали довольно долго, и отведённую неделю «властелин колёс», как его шутливо называли, неизбежно хромал по дому, переваливаясь с ноги на ногу, как глубокий старик. Так что удобная обувь — это первое, о чём я задумался, когда принял решение сказать своей тюрьме последнее «прощай». И нужны мне были шузы именно для того, чтобы это «прощай» в итоге не превратилось в «до свидания».
Кроссовки в доме были только у консультантов и находились либо в комнатах персонала, либо на веранде, куда попасть в обычное время не представлялось возможным. Кстати, в кроссовках сохранялась ещё одна крайне редкая в доме вещь: шнурки, которые активно изымались из всех вещей вроде штанов, толстовок и трусов, чтобы никто не мог покинуть реабилитацию транзитом через тот свет, прибегнув к услугами удавки. Но даже несмотря на двойную ценность сего артефакта, его почему-то обошли вниманием.
Прокручивая в голове различные варианты, я сразу отбросил импульсивные планы побегов из серии «босиком, с перекура, куда глаза глядят». Я видел, как все они проваливались с оглушительным треском челюстей и рёбер. Бежать так от пяти-шести человек и автомобиля было бы явно не лучшим решением. Мне требовалось что-то более надёжное, чтобы выиграть хоть немного времени у своих преследователей и покинуть деревню. Носила она странное имя Щербаковка и располагалась к Казани так близко, что ночью я видел, как горят рыжевато-алым цветом облака в той стороне. Добраться до города для меня было равно успеху и поэтому стало главной задачей, вокруг которой начала вращаться вся стремительно обрастающая потребностями схема.
План
К середине первого дня я составил примерный список нужных мне вещей. В него попали кроссовки, максимально близкие к моему размеру, неброская одежда и любая материальная ценность, которую, добравшись до города, я смогу ради монет загнать таксисту или ещё кому. Обязательным условием для этой самой ценности был небольшой размер. Так уж случилось, что единственными подходящими под это описание вещами были мобильники персонала, но сама идея незаметно выкрасть телефон из консультантской у людей, которые сами всю жизнь воровали, выглядела немного комично. Сделав пробный заход в «кабинет», заведя пространный разговор о своём внутреннем состоянии, я основательно изучил положение дел. И было оно весьма неутешительным. Проклятый прогресс уже прочно пришил гаджеты к рукам людей, и шансы обнаружить их где-то вне ладоней хозяев теперь стремились к нулю. Раздосадованный, я уже думал выйти, но вдруг заметил открытое окно, которое видел неоднократно, но никогда не оценивал его спасительного значения. Очевидно, поэтому прежде ни разу всерьёз и не собирался бежать, боясь за свою жопу в случае поимки. Теперь, вооружённый принятым решением, я взглянул на этот проём совершенно иным, не замутнённым страхами взглядом. Дима, видимо заметивший мой секундный ступор, решил меня поддеть.
— Чё, в окно ломиться хочешь? — смеясь, спросил он.
— Понятное дело, я чё-т подустал уже, а то... Давай Диман, обнял, — пустился я в подыгрыши.
Я провёл тут много времени, и раньше сам был стражёром, так что кредит доверия к этому моменту у меня уже давно вышел за рамки ссуды и превратился в депозит. К слову, бежать, будучи стажёром, оказалось бы проще простого, но, к сожалению, в то время разум затмили «перспективы» должности консультанта и сопутствующих ей свобод, так что об этом даже не задумывался. Верно говорят — нет врага для человека хуже комфорта.
— Ну ты напиши из дому-то, — продолжая играться, добавил он.
— Пришлю тебе открытку, — улыбнулся я, преисполненный внутренним сарказмом. — Как в «Побеге из Шоушенка».
— Я смотрел, хороший фильм.
— Угу, — с нарастающим безразличием пробормотал я. В голове начинал зарождаться новый, немного сумасшедший, но крайне эффективный план.
До этого момента я планировал бежать во время банного дня, на переходе, за которым из-за того, что его протяжённость составляла всего двадцать метров, редко следило больше одного человека. Мыться ходили партиями по пять душ, так что особой потребности в охране не было. Выходя из дома, я хотел незаметно взять на веранде консультантские кроссовки и завернуть их в объёмное полотенце, а после купания, перед самым выходом из предбанника, обуться и дать ногам волю. Конечно, без копейки я бы испытал определённые трудности на первом этапе, ведь от Казани до моего дома было порядка 800 километров, но, господи, я постоянно жил без денег в вечном поиске отравы — и что-то раньше меня подобные неприятности не сильно стесняли.
— Ладно, Илюх, мне позвонить надо, — вернул меня в реальность Димин бас.
— Понял, — обрадованно подхватил я и стал двигаться к выходу.
— Заходи, если что.
«Обязательно зайду, — уже мысленно продолжил я. — Обязательно».
Побег
Наступило утро. Подходила к концу целая глава моей жизни. Удивительно, насколько решительным и непреклонным может быть желание уставшего от неволи человека. По итогам взвешивания всех за и против в моей голове тёплым желтовато-золотым светом свободы сиял новый план. Один из самых сумасшедших и отчаянных, но в то же время — из самых действенных и эффективных. Я решил напасть на консультантов. Именно напасть, лишив их возможности быстро реагировать в ответ. Тем более что такой побег — из консультантской через окно — в плане логистики был просто идеальным. Оно выходило на цепь участков, сразу за которыми начиналась деревенская улица, спускающаяся вниз по направлению к городу. Такая дистанция открывала для меня прекрасные перспективы, ведь я не сразу родился наркоманом.
Когда-то в предыдущей жизни я был весьма сносным спортсменом и посему даже спустя несколько лет методичного саморазрушения в плане выносливости сильно выделялся на фоне остальных парней. Бежать я был готов много и упорно и вообще слабо верил, что курящие по пачке сигарет в день люди после моего годичного воздержания способны составить мне хоть какую-нибудь конкуренцию. Тем более, стержнем этого плана была идея, которую я своей оскароносной игрой планировал подселить в консультантские головы: «Меня лучше не преследовать!».
Для реализации этого до безумия простого плана мне оставался только один предмет — нож. Ведь как ни крути, нож, мелькнув в руке, оказывает на людей магическое воздействие и потому справедливо остаётся сегодня главным подручным аргументом во многих острых беседах.
Ножи в доме, естественно, были на строгом учёте, и случалось, что семья, раздираемая конфликтами, во избежание проблем, в прямом смысле резала продукты на кухне пластмассовыми линейками, заточенными о подручные предметы. Ножи присутствовали на кухне только на время готовки и потом, до того как все усаживались за стол, сдавались консультантам. Если нож пропадал или терялся, начинались проверки и поиски.
В тот день на кухне стоял мой тёзка и хороший товарищ, так что, заболтав его, я без труда умыкнул самый маленький нож, лезвие которого едва ли было длинней указательного пальца. Взят он был с определённой целью: чтобы никто из жертв будущего террора не заподозрил во мне показушника. Крупный нож крайне неудобен в обращении, чего не сказать о небольшом клинке. Человек, машущий кухонным «мечом», смотрится куда менее подготовленным к событиям, которые сам создаёт, нежели человек с ножом среднего или маленького размера. Для пущей убедительности я собирался примотать его лоскутами из простыни к левой руке, дабы всё это максимально напоминало холодный расчёт, а не внезапную, невесть откуда возникшую агрессию.
Когда я положил в нож в карман, вдруг, резко, словно я нырнул под воду, у меня заложило уши. Сердце начало стучать так сильно, что движение груди под футболкой больше походило на вибрацию. Есть большая разница между действиями в своей голове и реальными. Опустившийся в карман нож был подобен выстрелу судейского пистолета, который сигнализировал только одно: «игра началась». Я осторожно оглянулся, беспокоясь, что кто-то увидел моё в секунду перевернувшееся с ног на голову состояние. Благо все были заняты предобеденной суетой и не обращали на меня никакого внимания.
— Наверх поднимусь, — немного отдышавшись, крикнул я старшему.
— Зачем? — дежурно, безо всякого интереса спросил он.
— За носками.
— Иди.
Поднявшись, я ненадолго замер у шконки, пытаясь унять собственное сердце. Почувствовал, как мокнет футболка у меня в подмышках, и на секунду даже подумал оставить эту затею. Но «это», несмотря на бурю из страхов и беспокойств, какой-то холодной настойчивостью сумело отогнать эти мысли.
«Сегодня я тут спать не буду. Я тут вообще спать больше не буду. Никогда».
Пробив клинком простыню, я резко дернул лоскут. Прислушался. Тишина. Ещё один. И ещё.
Зафиксировав подобным образом нож, я поднялся и немного постоял в тишине. Пора.
Я двинулся вдоль перил лестничного пролёта и подошёл к двери. За стеклом виднелись силуэты консультантов. Немного помявшись, я глубоко вздохнул и уже потянулся к ручке, как дверь открыли с той стороны. На меня с недоумением смотрел консультант по имени Рамиль. Он перевёл взгляд на перемотанную простыней руку с ножом — и я отчётливо увидел, как в его глазах что-то дёрнулось, оставив вместо орущего, строгого надзирателя ребёнка лет семи. Он попятился назад. Недолго думая, я пробил ему лоу-кик в опорную ногу — и он повалился на пол. Я видел, как справа с дивана вскочил Дима, и я заорал со всей силы:
— Хули ты подорвался, толстый, — садись назад!
Он не сел, но и не двигался, подняв плечи к шее, очевидно желая выглядеть более грозным.
«Испугался, — пронеслось у меня голове. И я сразу же добавил сидящему Рамилю ещё, дабы не терять нить происходящего, а потом крикнул снова:
— Ты чё, блять, тупой? Сел, нахуй!
Он медленно, будто не желая терять достоинство, стёк на диван. Я подошёл к обувной полке и взял кроссовки. Снизу послышался топот.
— Кто зайдёт — сдохнет!!! — взревел я. Шаги затихли.
— Илья, тебе всё это не надо, — начал смазывать рельсы маслом Диман.
— Ебло заткни! — обрубил его я, не желая участвовать в «переговорах». Я прекрасно знал, к чему они ведут. Так же, как я знал, что никто ради двух тысяч за смену не будет прыгать на нож, пытаясь задержать резидента.
Рамиль сидел на полу с отрешённым, безучастным взглядом, будто всё это происходит не с ним. Необъяснимая злость накатила на меня снежным комом, и я ударил его, сидящего, ещё дважды, стараясь попасть в бороду. Каким-то чудом он инстинктивно нагнулся, и оба удара пришлись в верхнюю часть головы.
— Телефоны где?
Он поднял голову и протянул мне свою старенькую трубку. Я посмотрел в окно. Там плавился майский воздух.
— Дима! — крикнул я снова.
Тот, немного повременив, бросил свой телефон на кровать.
— И рабочий, — уже спокойно добавил я.
Я взял только телефон Рамиля, но симки забрал все, дабы максимально ограничить возможность оперативного реагирования. Когда я уже залез на окно, дверь приоткрылась — и в комнату осторожно зашёл Женя, весьма близкий мне человек, с которым мы вместе провели в этом потрясающем месте более полугода. Очевидно, дом пытался разыграть свою последнюю, козырную карту.
— Это не ты, Илья, это болезнь, ты же знаешь!
— Бля, Женёк, иди нахуй! — сказал я, прыгнул на пристройку и побежал по участкам.
