Исследование

«Что такое дом»

Что это вообще такое — дом? Где он находится? И как выглядит? И как во время трансформаций меняется наше представление об этом понятии? Самиздат «Батенька, да вы трансформер» и ПИК запускает совместное масштабное исследование, чтобы найти ответы на эти вопросы. Сегодня главный редактор проекта «Большой музей» Мария Семендяева вспоминает молодость в культовой коммуне в Романовом переулке. Треш, угар, свадьбы, драки, журналисты Олег Кашин, Илья Васюнин, Олеся Герасименко, Илья Азар (и многие другие) и всеочищающий пожар. Можно ли найти дом посреди невероятного хаоса, в коммунальной квартире, полной пьяных хиппи, босоногих и того странного спящего чувака, завёрнутого в ковер? 

В шести комнатах и двух вместительных кладовках жили в разное время до восьми человек. Квартира была такой огромной и запутанной, что однажды в ней одновременно на протяжении суток находились журналист Илья Васюнин и фоторедактор Валерий Горохов, и каждый думал, что он в квартире один.

Мы очень много пили. У нас были исторические вечеринки, видеоотчёты с которых я до сих пор не могу смотреть без боли в печени. Особенно чудовищной была «коктейльная вечеринка» — для меня она закончилась после третьего коктейля примерно через час после начала.

У нас были драки. У нас были свадьбы. Как-то раз в гости пожаловал Олег Кашин и привёл с собой Машу Дрокову — участницу движения «Наши», которая теперь основала стартап и переселилась в Силиконовую долину. Тогда Дрокова была комиссаром «Наших» и одиозной личностью, но совсем не её личность разозлила нашего друга Антона, который решил бросить вызов Олегу Кашину прямо на кухне. По правде говоря, я не знаю, что именно его разозлило, но он твёрдо решил подраться с Кашиным и схватил его за грудки. А бывалый матрос Кашин, не теряя благодушного выражения лица, довольно ловко Антона поверг, хотя тот был его выше и больше. Кашин тогда много и весело пил и чудил: однажды на моём дне рождения он стал в шутку жевать романовский гипсокартонный офисный потолок, крича, что это маца.

Мне запомнилась свадьба нашей подруги Лены, на девичник которой был приглашён стриптизёр. Стриптизёра звали, кажется, Ваня, и он был учеником нашей подруги Веры. Она преподавала ему пластику танца. Чтобы закрепить урок, Ваня обмазался блёстками, надел маленькие блестящие трусы и станцевал невесте Лене зажигательный приватный танец. Когда все насмотрелись на Ваню и пили чай на кухне, в Романов приехал его бойфренд, молчаливый однорукий кавказец. Как раз в этот момент на кухню зашёл Костя, который жил в прилегающей к ней комнате, и решил спеть под гитару песню «С причала рыбачил апостол Андрей». Костя играл на гитаре и пел, а Ваня с девушками танцевали стриптиз на подоконнике.

Так же весело в нашей квартире проходили афтерпати всех митингов 2010–2012 годов. В 2010-м я впервые познакомилась с Максимом Солоповым, когда через коллегу по «Коммерсанту» Сашу Черных попросила его дать интервью немецкому журналисту. Это было сразу после или незадолго до Химок, и встречу с большой конспирацией назначили у нас дома.

Моя комната в Романове увековечена в клипе «Кисья ересь» на песню группы «Барто» с участием Виктора Пузо, который изображал там злого попа-мента. Виктор Пузо очень стеснялся в перерывах между съёмками, и было видно, что ему неловко. Не исключаю, что обстановка в квартире была диковатой для посторонних.

Многие считали нас маргиналами, и со стороны, возможно, наша жизнь выглядела как хаос. Однако для меня Романов был первым настоящим домом.

В 2009 году я со скандалом уехала из родительской квартиры и поселилась у бабушки. Полгода я жила на зарплату в 15 тысяч рублей в одном уже закрывшемся издании, и бывало, что мне не хватало денег на метро или троллейбус. В сентябре удалось устроиться в более респектабельное место с баснословной для тех времён и для моего 23-летия зарплатой, которая позволила мне наконец всерьёз задуматься о съеме жилья. В ноябре 2009-го я впервые услышала о Романове.

Условия будущей жизни я представляла себе слабо, просто когда мой друг Илья Азар сказал, что хочет снять комнату с кладовкой и один её не потянет, я моментально сказала да. Снаружи дом номер три в Романовом переулке выглядит очень красиво: это старый доходный дом, в котором в советское время жила партийная элита и маршал Будённый. Фасад здания украшен десятками мемориальных досок.

Однако квартира оказалась, мягко говоря, немного не такой, как я её себе представляла. Бывший офис рекламной компании, с офисным светом, белыми стенами и серым ковролином, да ещё и в цокольном этаже. Ходила легенда, что жильцы нажаловались на офис в полицию — якобы там снимали порно. «Наша» комната была небольшой, но к ней прилегала очень просторная кладовка, где раньше стояли, кажется, несколько сейфов, а теперь свободно помещались и кровать, и стол. Комнату сняла я, кладовку — Азар. В остальных комнатах тогда жили Наташа, Ваня, Костя, Вера, Оля и Соти. Это был первый состав коммуны.

Я никогда до этого не жила даже в общежитии, а костяк жителей квартиры составляли бывалые коммунары. До Романова они жили на Китай-городе, где их квартира тоже была центром общественной жизни. Все эти ребята до сих пор мои лучшие друзья. Мы прожили вместе больше пяти лет на двух квартирах, и я считаю их своей второй семьей. Именно эта семейственность, как я думаю, позволила нам сделать коммуну домом. Здесь не жили «соседи», а если такие время от времени появлялись, потому что у друзей кончались деньги на аренду, мы всегда старались дать им возможность тоже стать семьёй. Не все хотели.

В чём выражалась семейность нашего быта, трудно выразить в двух словах, но я думаю, что всё началось с чётких правил. Законодательство нашей коммуны провозглашало святость верхней полки холодильника: туда можно было класть только те продукты, которые ты хочешь съесть сам, остальной холодильник был общей территорией, где и продукты становились общими. Общим был и хозяйственный шкаф с приправами, маслом, картошкой, морковью, хлебом. Однажды наша соседка Юля проговорилась, что месяц вообще не покупает себе еду — пользуется общими полками и шкафом с приправами и овощами.

Мы регулярно ездили в ИКЕЮ или в Ашан за покупками на всех, каждую неделю собирались смотреть вместе любимые сериалы, при этом если кто-то хотел пойти спать, а не тусоваться, никто не приходил к нему в комнату с воплями «вставай пошли бухать». У нас уважали личное пространство.

Забавно, что только сейчас я осознала, насколько границы и правила помогали нам, сначала не очень близким людям, постепенно стать очень хорошими друзьями. Мы старались уважать свой дом и не давать ему превращаться в хламохранилище. Если какие-то хипари уже второй год хранят в нашей кладовке свой велик в цветочках —  сорри, велик отправляется на помойку. С хипанами я близко познакомилась 1 апреля 2010 года, когда Соти привёл в гости всех посетителей «дня обнимашек» со Старого Арбата в фенечках и хайратниках. Тела павших хиппи лежали по всей квартире, а самые наглые из них пожирали нашу еду и курили наш кальян на кухне. К слову сказать, настоящие хиппи, вроде знаменитого мультипликатора Хихуса, всегда вели себя куда приличнее и были склонны скорее делиться, а не потреблять.

Однажды у нас около двух недель кантовался колоритный чернокожий студент Борис, изгнанный из кулинарного техникума за участие в драке на почве национализма, причём били его самого. Исполненные глубокого сострадания, мы были рады Борису ровно до того момента, как он начал приводить в дом своих друзей и пить с ними пиво на кухне под национальную музыку с телефона. Борис очень быстро напивался и не хотел соблюдать озвученные ему правила коммуны, поэтому очень скоро отправился искать себе новое политическое убежище.

Несмотря на все эти правила, я помню много случаев, когда в квартире после тусовок обнаруживались никому не известные персонажи. Одного такого таинственного незнакомца, обутого зимой в сандалии на босу ногу, я обнаружила спящим на нашем кухонном диване, завёрнутым в ковер. Незнакомец появился в разгар какой-то из тусовок, был очень вежлив, угощал меня моим же чаем и нёс какую-то несусветную ерунду, а потом был выпровожен вон. Мы так и не выяснили, откуда он взялся. 

Пожалуй, самым главным условием превращения нашей коммуналки, как её нередко называли чьи-нибудь родители, в коммуну, где всем хорошо, было пространство. Квартира была огромной, в ней было два санузла, пять жилых комнат и одна гостиная, а также довольно просторная кухня, которую тоже можно было разделить на два пространства. Разумеется, там был этот жуткий офисный свет и ковролин, но если бы мы жили на территории обычной хрущёвки или даже в сталинке, я очень сомневаюсь, что мы не поубивали бы друг друга в утренней очереди в туалет. Да и вечеринки вряд ли случались бы так часто, если бы кухня была центром квартиры. Одна из самых странных тусовок на этой кухне случилась 23 июля 2011 года — в день смерти Эми Уайнхаус. Тогда мы с Олесей Герасименко провели ночь за бутылкой виски, разучивая разнообразные связки тайского бокса.

Когда в 2012 году хозяйка подняла аренду, было принято решение разъезжаться. Мы созвали на финальную вечеринку несколько десятков гостей — всех, кто имел отношение к нашей коммуне в разные годы. Однако не успела вечеринка начаться, постучал сосед сверху: оказалось, у него дымится пол. Сняли гипсокартон — и увидели тлеющую деревянную балку. Дальнейшие события получили название «Кот в дыму». Дело в том, что в нашем подъезде, на несколько этажей выше, жила документалистка, которая тогда, как все передовые люди, имела твиттер. А в твиттере сразу после пожара началась вакханалия дурного юмора, причём от хорошо знакомых ей людей типа Олега Кашина. Кашин, кстати, на вечеринку пришёл с украденным где-то дорожным знаком. В общем, Вера почему-то решила обвинить в пожаре нас и опубликовала серию панических твитов, где она особенно беспокоилась о судьбе своего кота, обречённого на смерть в дыму от устроенного нами пожара. Вера звонила Кашину и требовала, чтобы он спасал машинку для чистки обуви из фойе, а также следил, чтобы мы чего ещё не свистнули. Впоследствии нас ещё пару раз назвала Евгения Альбац и другие — и скандал улёгся.

Стоя посреди пожарного безумия, я ничего этого ещё не знала, но меня, честно говоря, глубоко потрясли слова двух наших соседок с верхнего этажа, укутанных с ног до головы в изысканные чёрные шубы. Протискиваясь к лифту мимо пожарных, они злобно прошипели в мой адрес что-то вроде «Ну что, довольны?! Сожгли дом и довольны?!» — а я, разумеется, в ответ наорала на них, чтобы катились куда подальше, а ещё лучше — держали бы при себе свои дерьмовые мысли. Однако странная солидарность жителей верхних этажей в отношении того, что именно мы стали причиной пожара, меня разозлила и ожесточила. Три года мы жили в этом доме и, выходит, знать не знали, что наши соседи нас ненавидят и боятся просто по той причине, что мы пьём и веселимся. Знаю точно: если моими соседями станет тусовка с ночными пьянками и танцами на столах, я напишу им на листочке правила коммуны, возьму бутылку вина и пойду к ним в гости, чтобы договориться о точном времени и максимально допустимом количестве вечеринок в неделю. Потому что вечеринки — это святое, но и кот в дыму страдать не должен.