Эту запредельно смешную и полную страдания Ту самую историю нам рассказывает наш читатель Николай Болошнев, автор другой запредельно смешной истории — «Как я взломал квартиру под Новый год». Николай отправился на свидание по наводке родственников, и это было весьма ужасно — примерно как и всякая подобная невозможная коммуникация, что было видно по нашему тексту «Летопись очень плохих свиданий». Николай, берегите себя, а читатели — присылайте скорее свои странные и жуткие истории.
Особый жанр неудачных свиданий, как известно, — свидания по наводке родственников. И не надо усмехаться, дорогой читатель, ибо я вижу тебя насквозь: если ты родился в России и тебе больше пятнадцати лет, то с вероятностью 99,9 процента такой опыт есть и у тебя. Если же ты вдруг попадаешь в оставшуюся полумифическую десятую долю процента, то ты, скорее всего, круглый сирота, найденный в ящике из-под эквадорских бананов в центральном гастрономе своего города. В таком случае, тебе можно только позавидовать.
Обычно всё происходит так: мама/папа/бабушка/двоюродная тётя или деверь твоей троюродной сестры подходят к тебе и начинают как бы невзначай, но при этом вкрадчиво расспрашивать тебя про личную жизнь. Убедившись, что в данный момент у тебя никого нет, они постепенно переходят ближе к делу, дескать, «у друзей или друзей друзей есть дочка/племянница/внучка, которая просто чудо как хороша: и умница, и красавица, а как готовит! И кстати, как раз твоего возраста. Не хочешь познакомиться? Я дам номер телефона! Я, правда, её не знаю, и фотографии её у меня нет, и фамилию её я не помню, но все говорят, что она просто прелесть. В конце концов, что ты теряешь?»
Последняя фраза обычно и становится решающим аргументом, после которого ты думаешь: «А почему бы, собственно, и нет?» Ведь нервов и времени в юности, как правило, в избытке и ты ещё не привык учитывать их в рамках подсчёта потенциальных потерь. В силу моего природного любопытства я никогда не отказывался от подобных свиданий. И надо сказать, ни разу не был разочарован — каждое из них напоминало небольшую треш-одиссею. Впрочем, одно свидание мне запомнилось особо.
Допустим, её звали Таней. Её телефоном со мной поделилась мама, а с ней, в свою очередь, лечащий врач. Странным образом меня тогда это не насторожило. Так или иначе, я позвонил Тане и мы договорились сходить на «Ночь в музее» в МАММ. Встретиться условились вечером у памятника Энгельсу. Здесь и возникла первая трудность: после пятнадцати минут ожидания на ледяном ветру — день выдался на редкость промозглым — я решил осведомиться у девушки, насколько сильно она опаздывает. Из телефонного разговора выяснилось, что Таня и не собиралась идти к памятнику, а вместо этого зачем-то стояла возле метро. На мой вопрос: «Почему?» — она ответила, что не знает, что такое «энгельс» и где оно находится.
Ощущение близкого провала тревожно засосало у меня под ложечкой, но одновременно во мне разгорелся и азарт охотника. Воображение рисовало манящие картины. Ведь, в конце концов, кого из нас никогда не привлекала девичья наивность, воплощённая в вожделенном, воспетом поэтами образе Милой Дурочки?
Я спешно подошёл к метро и огляделся. Где-то поблизости ждала меня моя не знакомая с грандами социалистической мысли спутница. Согласно той скудной информации, которую мне удалось узнать по телефону, Таня должна была быть блондинкой, а их у «Кропоткинской» стояло немало. С трепетом в сердце я подошёл к самой симпатичной — ошибка, затем ко второй, к третьей… Моя надежда на удачный вечер таяла на глазах. Наконец остался только один потенциальный кандидат — низкорослая девушка с волосами цвета старой тряпки, одетая в спортивную куртку типа «бомбер». Лица видно не было — незнакомка стояла ко мне спиной и ковырялась в телефоне, в ушах у неё были наушники.
Отбросив непорядочные мысли о последнем шансе на побег, я подошёл к девушке и тронул её за плечо. О проявленном благородстве мне пришлось пожалеть почти сразу. Сказать, что девушка была непривлекательной, — значит, не сказать ничего. Что-то в её облике неуловимо напоминало сбитого КамАЗом хорька. И да, это была Таня.
Пути к отступлению были отрезаны, поэтому мне оставалось уповать лишь на то, что девушка окажется обаятельной и приятной в общении. Мы направились в музей, по пути обмениваясь стандартными фразами малознакомых людей. Впрочем, вскоре Таня довольно радикально оживила наш разговор. Она спросила:
— А мы чё, реально в музей идём? А то у меня на работе все девки ржали, когда я сказала. Меня вообще обычно в бары зовут…
Не буду врать: такого поворота я не ожидал. С другой стороны, предыдущих Таниных ухажёров я понял моментально: выпить хотелось с каждой минутой всё сильнее. Я почувствовал себя исследователем, оказавшимся по заданию компании «Сранодан» в племени пигмеев-каннибалов в джунглях Малого Того, задача которого — не столько переписать фольклор и замерить черепа туземцев, сколько не стать их обедом. Воистину, жизнь всегда интереснее любой фантазии. Не желая упускать нить такого многообещающего разговора, я тут же спросил Таню, где она работает.
— В банке, но название я тебе не скажу.
— Почему? Он секретный?
— Нет, чтоб ты мне на городской не названивал, — в её голосе звучало кокетство, — а то был у меня один, покоя не давал.
За этой непринуждённой беседой мы дошли до МАММ, на входе в который последовал вопрос: «Эт чё за музей?» На моё пояснение, что это бывший Дом фотографии, Таня отреагировала удивлением: «Мы чё, фотки смотреть, чё ли, будем? В интернете их посмотреть нельзя?» Строго говоря, выставка была не совсем про «фотки», а скорее про авангард, но я не стал преждевременно углубляться в тему и сказал, что фото там, конечно, тоже будут, только старые, которых в интернете нет. Судя по Таниному лицу, перспектива смотреть старые фотки впечатлила её ещё меньше.
Недоверчиво сдав бомбер гардеробщице, Таня проследовала со мной в помещение, где располагалась экспозиция. Народу в музее была тьма, любители искусства перемещались по залам буквально табунами. Помимо фото, на стенах висели эскизы и чертежи конструктивистских зданий 1920–1930-х годов. В одном из залов показывали тематический фильм. Таня явно скучала, и, чтобы её развлечь, я стал рассказывать про принципы конструктивизма, Мельникова и Весниных, но быстро встретил сначала недоверие: «Ты откуда это узнал? Ты чё, про это читаешь?», а потом непонимание:
— По-моему, эти все старые здания какие-то уродливые. Нафига их сохранять? Лучше снести и поставить новые, красивые. Магазинов там открыть.
— И что, Кремль тоже снести?
— Нет, Кремль можно оставить, там прикольно.
Дальше экспозиция перешла к авангардистам 1960-х, здесь моя спутница заметно повеселела. В одном из залов были выставлены абстрактные деревянные скульптуры, состоящие из различных фигур. Таня тут же ухватилась за одну из них, как бы проверяя конструкцию на прочность. Сидевшая в зале смотрительница с нечленораздельным хрипом — от шока она даже не смогла облечь своё возмущение в слова — соскочила со стула и кинулась отгонять Таню от экспонатов. Нам пришлось оперативно смешаться с толпой и перейти в соседнее помещение.
— Старая карга, — резюмировала Таня. — Чё ей, жалко, чё ль?
В следующем зале смотрителя не было, зато были картины. Таня сразу сообщила мне, что живопись не любит. «Эта мазня никому не нужна», — компетентно заключила она. Впрочем, одна картина её всё же заинтересовала — на ней к холсту были прикреплены небольшие элементы из картона, напоминавшие лепестки. Недолго думая, Таня стала их отковыривать.
— Как думаешь, сколько это всё стоит? Пару тысяч? Я бы больше не дала.
В этот момент мне резко стало дурно. Хватая Таню за руки, я кое-как попытался объяснить ей, что картины стоят отнюдь не пару и даже не десяток тысяч и что если она сейчас испортит одну из них, нам, скорее всего, придётся продать всё наше имущество и внутренние органы — и даже после этого мы ещё останемся должны музею немаленькую сумму. Таня была явно разочарована моим малодушием.
— Э-э, без рук, я поняла всё.
Желания и дальше испытывать судьбу у меня не было, и я предложил поскорее закончить осмотр выставки. Таня не возражала. Не буду скрывать, что мой исследовательский интерес к тому моменту уже порядком иссяк, и я был бы рад поскорее ретироваться, пока меня не вовлекли в очередной акт вандализма. Я предложил Тане разъехаться по домам, но у неё явно были другие планы, о чём она решила тонко намекнуть:
— А какую еду ты любишь? Я вот люблю суши.
Суши так суши, ок. В конце концов, дезертирство — не наш стиль. Русские не сдаются! Мы направились в ближайшую сетевую рыгаловку. Разговор несколько выровнялся и поскучнел, Таня рассказывала мне про то, какие «сукондры» все её коллеги. Впрочем, беседа быстро вернулась в привычное русло. Так, Таня сообщила мне, что каждый месяц ходит к колдуну снимать сглаз. Признаться, я не силён в оккультизме, поэтому, чтобы иметь возможность поддержать разговор, я решил перевести его на менее экзотическую тему и осведомился, есть ли у Тани домашние животные.
— Есть кот, Васька.
«Это хорошо, — подумал я, — любовь к животным облагораживает человека».
— Нам сначала кошку предлагали, но мы с мамой больше мальчиков любим.
— Почему?
— Их легче кастрировать.
Я поперхнулся чаем.
— У нас и до этого тоже котик был, но он заболел, а лечить было дорого — пришлось его усыпить.
Мне стало вдруг страшно нечаянно шмыгнуть носом или чихнуть — совсем не хотелось разделить судьбу заболевшего кота. Я понял, что, как когда-то Бардамю пришлось бежать из Малого Того в Рио-дель-Рио, так и мне пора оперативно удалиться, пока туземный банковский служащий не сожрал меня с потрохами и не изготовил себе сувенир из моей сушёной головы. Я быстро расплатился, довёл Таню до метро и попрощался. Голубые галеры вечерних поездов, наполненных люмпенами и чужеземцами, развезли нас по домам. К счастью или к сожалению, больше мы не встречались.
