Некоторое время назад мы запустили исследование о героине, которое растянулось на пять частей: мы изучали, насколько большую роль это вещество играет в теневой экономике, как формировалась государственная и общественная риторика в этой области, почему этот наркотик гламуризировался, как с ним борется государство и что чувствуют родственники наркозависимых. Теперь пришло время подвести краткие итоги и суммировать то, что мы узнали, в том числе благодаря нашим читателям.
Когда мы начинали это исследование, то руководствовались теми же стереотипами, что и большинство наших читателей: героин — это вещество, оставшееся где-то глубоко в 1990-х, абсолютно маргинальный наркотик, уступивший место другим. Наш первый текст из этой серии, посвящённый Тэо, которая рассказала о своём многолетнем опыте употребления героина, одновременно показал: такие герои должны быть где-то ещё, а сама тема остаётся табуированной и болезненной для многих.
Вот простые цифры, которые приводит Управление ООН по наркотикам, в нашем вводном материале к главе, касающейся ситуации с героином в мире:
— производство опиума, из которого делают героин, за последние два года выросло на 65 % — до 10 500 тонн в год; это по-прежнему важная часть теневой экономики, дающая заработок и рабочие места фермерам в бедных странах и далее по цепочке;
— в 2018 году 76 % от общего числа смертей после употребления наркотиков также случилось из-за опиоидов — полусинтетических наркотиков из опиума: героина и дезоморфина.
Россия остаётся лидером по потреблению героина в Восточной Европе, этот наркотик по-прежнему популярен в даркнете наряду с новыми психоактивными веществами.
Одновременно большое пространство и направление исследованию дала реакция на текст о Тэо, который был удалён по требованию Роскомнадзора. Мы проанализировали все комментарии, оставленные на сайте самиздата и в его соцсетях, касающиеся выбранной нами темы, и увидели, что первая и главная тема, на которую говорят пользователи, — это стигматизация героинозависимых. Многие комментаторы — что в онлайне, что в личных беседах с авторами исследования, редакторами самиздата — признавались, что не хотят видеть и слышать «о торчках» и считают рассказы о героинозависимых пропагандой их образа жизни. Однако в этой же дискуссии наметилось важное направление и источник информации, о котором мы расскажем чуть ниже.
Пока же на этом этапе мы обнаружили, что это разделение риторики присуще не только наблюдателям и тем, кто жил с наркозависимым или был им сам, но и тем, кто призван их спасать. Так, мы отправились изучать российскую культуру реабилитационных центров, благодаря чему отчасти стало ясно, что она во многом унаследовала репрессивную модель, принятую ещё в Советском Союзе в рамках так называемой карательной психиатрии, что в итоге привело к формированию стигмы. Что касается общемировой практики, то язык ненависти, которым говорят о наркозависимых, во многом формировался усилиями государства, сверху вниз: в разное время они становились символом и способом решения геополитических вопросов или для отдельных политических деятелей — заработать дополнительную популярность среди избирателей. Автор одного из текстов в этой главе, Егор Сенников, рассуждая о войне с наркотиками, которую развязали США, сделал два интересных наблюдения. Первое: американские политики в какой-то момент стали заложниками собственной риторики, назвав попытки решения довольно деликатной и многосоставной проблемы наркомании и наркотрафика именно войной, по сути, моментально на ней оказавшись. Второе: эта война практически полностью сошла на нет после того, как на первое место как общемировая угроза вышел терроризм. По мере того, как политики и государственные деятели активнее включались в новую повестку, отношение к работе с наркозависимыми в целом начало пересматриваться в сторону либерализации, хотя и не окончательной.
Как говорится в том же докладе ООН, образ героинозависимого в массовом сознании сильно отличается от реального: обыватели представляют себе человека, находящегося на обочине жизни, в то время как среди потребителей немало подростков из благополучных семей, домохозяек, менеджеров и многих других. Эту теорию отчасти подтверждали и письма, которые стала получать редакция самиздата: среди корреспондентов обнаружилось немало функциональных наркозависимых. Некоторые употребляли героин в течение пятнадцати лет, либо делая перерывы, либо тщательно следя за своим здоровьем. В одном из писем его автор рассказывал, как сумел совмещать героиновую зависимость с учёбой в университете и работой в глянце, которая в итоге привела его в бизнес, к собственному дому за городом и к возможности обеспечивать себя и троих детей без помощи партнёров. Успешная карьеры и полная встроенность в общество, как показала третья глава нашего исследования, посвящённая роли героина в богеме, — не редкость.
В четвёртой главе мы снова вернулись к роли государства в формировании антинаркотической политики. Интересно, что её открывает монолог вполне либерального, по меркам этого ведомства, бывшего сотрудника ФСКН, к которому, однако, стоит внимательно присмотреться, чтобы понять, как на самом деле мыслят те, кто борется с наркоманией. По его представлениям, отвлекать потенциальных наркопотребителей от того же героина можно и стоит с помощью пропаганды здорового образа жизни, активного вовлечения их в культурные и спортивные мероприятия. Такого рода способы борьбы с наркоманией, к слову, вообще оказались довольно популярным и важным направлением в России: почти каждый, кто учился в российской школе в 1990-е, может вспомнить, как на уроках ОБЖ ему рассказывали о вреде наркотиков ужасные истории и показывали чрезвычайно натуралистичные фильмы. Что интересно, это только сильнее мифологизировало героин как наркотик. Даже беглый опрос, проведённый внутри редакции и за её пределами, показал: многие до сих пор думают, что он вызывает мгновенное привыкание после одного укола (что на самом деле не так). Кажется, полная осведомлённость об опасности может уберечь от неё лучше, чем сотворение мифа вокруг неё и запугивание с помощью Уголовного кодекса.
Отдельным (и самым сложным) блоком для нас стали истории родственников героинозависимых. Даже по письмам, которые пришли в редакцию, было видно, для кого из потенциальных героев эта тема болезненнее всего: бывшие или действующие наркозависимые шли на контакт с меньшим количеством оговорок и начинали своё общение в среднем более дружелюбно. Вступить в диалог с родственниками получалось гораздо дольше и труднее, подолгу объясняя, что непростой разговор о героине нужен в том числе для того, чтобы общество лучше знало о проблеме. Лейтмотивом этой главы в итоге стала созависимость. Изучая истории тех, кто долгое время жил с наркозависимым, мы увидели, насколько глубоко в каждом из них остаётся травма, даже если этот опыт у них был конечным. Некоторые герои проходят терапию до сих пор, другие — только вышли из неё. Что интересно, эта часть аудитории, изначально отреагировавшая на наше исследование негативно, в итоге оказалась самой лояльной и благодарной.
Закончив исследование, мы попросили наших читателей рассказать о том, что́ в их голове поменяли эти публикации и о чём заставили задуматься. Вот фрагмент одного из писем: «Я надеюсь, что все эти страшные вещи обойдут меня и моих близких стороной. Я очень рада, что выросла среди других ценностей, среди книг, с замечательной мамой и бабулей, которые меня очень любили. В обычной небогатой семье. Было разное — и ссоры, и радость… И если когда-нибудь у меня появятся дети, буду молиться, чтобы их воспитание и окружение хорошо на них влияло и они не задумывались о наркотиках».
Другой корреспондент рассказал, что нашёл много знакомого для себя, хотя никогда не сталкивался с наркотиками. Из соображений этики мы не приводим подробностей его письма, но упомянем, что он принадлежит к стигматизируемой группе и подробности его «второй жизни» не встретили бы понимания у его окружения и семьи. «По сути, я чувствую себя как наркоман, я скрываю, иногда вру, и да — я, чёрт побери, мастер в этом», — пишет он.
Что интересно, из этого исследования вытекла, по сути, новая глобальная тема: мы регулярно получали письма, в которых говорилось о таком явлении, как «химсекс», — незащищённым контактам под мефедроном, в том числе групповым. Эти письма мы объединили в отдельную группу, с которой сейчас работаем и готовим новый текст. Как выяснилось, среди тех, кто практикует «химсекс», немало представителей среднего класса, а ещё это явление напрямую, по словам опрошенных нами экспертов, связано со всё усугубляющейся проблемой распространения ВИЧ/СПИД за пределы так называемых групп риска.
С полным циклом статей вы можете ознакомиться здесь, а написать дополнительные соображения по теме — на адрес [email protected]
Не забывайте, что мир в огне, и следите за нашими новыми исследованиями.
