Цепь на саморучно порванных джинсах, серьги в ушах, дешёвое пиво и бесконечные «сейшены». Автор истории про ненависть к ментам оставил в прошлом ворованные телефоны, чтобы стать настоящим неформалом, начал новую жизнь, но всё равно получил пулю. Возвращаем 2007-й историей взлёта и падения одного провинциального рок-клуба.

Та самая история — рубрика, трансформирующая наших читателей в авторов. Вы тоже можете рассказать свою историю нашему редактору Косте Валякину.

«Как я такой домой пойду? Что мама скажет?»

Я лежал, прикрываясь руками, на полу прокуренного клуба под ногами у трёх крепких парней, которые, кстати, выглядели как образцовые гопники. Забавно: ещё пять минут назад мы вместе с бывшим моей девушки напряжённо смотрели друг на друга, сидя у барной стойки. Теперь по мне проходились три пары чужих ботинок, а я думал только о том, чтобы не отхватить ещё и от матери. 

Тело ныло, глаза заплыли, цепь на джинсах позвякивала от каждого удара. Немного потолкавшись, мешая друг другу пинать меня, ребята наконец расступились. Сквозь кровь я разглядел дуло пистолета и услышал громкий хлопок. 

В 2007 году мне было 16 лет, проблемы с ментами и ворованные мобильники остались в прошлом. Я давно позабыл свои пацанские закидоны и выбрал путь неформала. Тяжёлую музыку я любил с детства. Эта страсть передалась от отца. Потом он отсидел и запил, мы почти не виделись, но мне достались его пластинки и кассеты со всяким хеви-металом. Теперь по улицам я слонялся в компании волосатиков, обвешанный цепями и серьгами. Особых занятий у нас не было, как и денег, чтобы регулярно ходить на «сейшены» в клубы и под шум колонок устраивать слем. Поэтому мы шатались по улицам, орали песни и искали мелочь на выпивку. 

Обычно на дело шёл самый маленький. Нужно было подойти к прохожим и жалостливым голосом попросить 5 рублей на проезд. Как-то раз девочка из компании подошла к двум парням, которые сразу поняли, что ни на какой проезд ей не надо. Тогда она открыто сказала, для чего ей деньги, и кто-то из них зашёл в магазин и купил ей пива. А она потом гордо несла эту банку, потихоньку отхлёбывая.

За полгода в «нефорской» тусовке я познакомился с Музыкантом. Высокий парень двадцати лет ставил ногу на лавочку, упирал гитару в колено и зычно горланил песни во дворе между Домом культуры и старой общагой. Спокойный, тихий и приветливый сын интеллигентных родителей — дома, на улице он превращался в рок-звезду. Моя мама тоже не знала о моих похождениях, это нас и сблизило. 

Музыкант мечтал однажды открыть клуб, сколотить вокруг него мощную тусовку и пригласить в нашу глушь легендарную группу «Пилот». Мои желания были куда приземлённее: каждый день я думал о том, как выпить и погулять под весенним солнышком. Тем не менее у нас обоих не было денег, а нааскать на мечту моего нового товарища было невозможно.

К осени всё изменилось, и мечта Музыканта вдруг стала реальностью. На одной из пьянок он сдружился с парнем, которого все вокруг называли Султан. Высокий, элегантный, в неизменном чёрном пальто и очках, он явно промышлял каким-то криминалом, о чём ясно давала понять рукоятка пистолета за поясом. Султан оказался ярым поклонником тяжёлой музыки, и ему сразу запала в душу идея открыть клуб. Денег у самого Султана, несмотря на весь его грозный вид, кажется, тоже не было. Зато у него была девушка — двадцатичетырёхлетняя Тамара.

Новоиспёченные друзья каким-то образом зажгли её идеей об открытии, и Тамара, как самая старшая, отправилась в банк — брать кредит и открывать ИП.

Кредит одобрили не сразу. Сотрудник первого банка отказал начинающим предпринимателям, несмотря на жалобное нытьё музыканта: «Почему? Вы же тогда не сможете прийти в наш клуб!» Тем не менее во втором банке деньги всё-таки выдали. Закупив пердящие колонки и взяв в аренду прокуренное помещение на отшибе города, они начали готовиться к открытию.

Тогда это казалось чем-то настолько важным, что нельзя было пропустить. Помогала вся компания: мы две недели шатались по улицам и раздавали флаеры тем, кто хоть немного походил на неформала. 

Открытие выдалось грандиозным. На первый сейшен набилось человек сто пятьдесят. В масштабах города это как концерт «Металлики» на Красной площади, где вместо «Металлики» — местная группа «Ангел смерти», а вместо Красной площади — рюмочная, наспех обшитая сайдингом. 

Помню, как в тот день мы орали по очереди в микрофон:

— Что я знал о джанке?
— Джаст фанк!
— Джанк — это я!
— Я — это джанк!

На шум пару раз заглядывали даже крепкие ребята из бара напротив, в котором каждый вечер собирались компании гопников — правда, быстро покидали помещение: «серьёзно поговорить» с кем-то патлатым на улице у входа было интереснее.

Первый месяц владельцы пребывали в эйфории. Да и многим, кто посещал клуб в те дни, казалась, будто наш Вудсток, полыхающий среди урбанистической достоевщины крохотного городка, не закончится. Никогда.

В основном всем рулил Музыкант. Именно он договаривался с группами, печатал билеты и флаеры и закупал пиво в бар. Но вся ответственность лежала на Тамаре, на которой висел кредит за аппаратуру и аренду помещения. 

Я приходил каждый вечер, садился за стол и потягивал из кружки. Мне нравилось следить за тем, что происходит вокруг: среди хайрастых мужиков в кожаных косухах я чувствовал себя по-настоящему своим и взрослым. У самого меня косухи не было, поэтому, затарившись копеечными клёпками, я «армировал» старую ветровку и ремень, чтобы соответствовать окружению. Здесь же мне впервые прокололи ухо. «Мастера» зачастую работали прямо за столом, обеззараживая булавку пивом и огнём зажигалки.

Поскольку с Музыкантом мы были знакомы ещё до открытия клуба и я добровольно помогал ему в первое время, мы ещё больше сблизились, и я стал завсегдатаем. А потом с меня даже перестали брать деньги за вход. 

Вокруг сновали люди, которые быстро примелькались. Там я нашёл новых друзей. Но многие появлялись всего один-два раза и быстро пропадали.

Неудивительно, что сам клуб походил скорее на забегаловку. Никаких цепей, черепов, грампластинок и гитар на стенах. Две комнатки — «бар» и «танцпол». У бара четыре стола и несколько стульев. А на «танцполе» — самостоятельно, как в советской школе, сколоченная из досок сцена с барабанной установкой. Вот и вся атрибутика. Даже нищий я, не имевший возможности похвастать кожаными казаками или дорогой косухой, на неформала походил больше, чем это место. У меня хотя бы была цепь. Это уже потом Музыкант повесил над барной стойкой два флага: РСФСР (зачем-то) и его любимых «Пилотов». 

Ярко вспыхнув на серой карте города, клуб тут же начал угасать. Старые тусовщики, из тех, кто ещё в девяностые были неоднократно биты за то, что выбривали ирокезы или отращивали волосы, охладели к клубу сразу. Окраина города, кругом снуёт быдло между разваленных двухэтажных бараков, на сцене только местные группы, а у дверей малолетние эмочки, клянчащие на кружку пива. Одним словом — не труЪ. А вот молодая неформальная поросль попросту не имела денег, чтобы посещать концерты каждую неделю. Что уж говорить о покупке алкоголя в баре. К тому же в клуб полюбили наведываться местные скинхеды. Разгорячённые после дикого слема, они вылавливали и беспощадно пиздили на улице одного-двух нефоров. Правда, однажды нарвались сами: гопота из кабака напротив наехала и разбила одному из скинов лицо. Остальные за товарища по расе почему-то не вступились.

— Это что такое? — мама трясла в воздухе клочком бумаги, который на очередном сейшене мне сунул какой-то скин. На листке красовалась жирная свастика и издевательская надпись: «Поздравляем с Холокостом». 

Я стал засиживаться за пивом всё чаще. Приходилось врать матери, почему поздно возвращаюсь домой, и стыдливо отворачиваться в сторону, лишь бы она не учуяла запах алкоголя. Тогда я закончил девятый класс и смело прогуливал технарь, о чём мама до поры до времени не знала. Она настолько сильно погрузилась в работу, пытаясь прокормить меня и себя, что сил на разбирательства просто не было. Но вскоре дома вспыхнул первый скандал.

— Да не знаю, — я попытался отмазаться, вспомнив, как просто сунул бумажку в карман и забыл о ней.
— Дед всю войну прошёл, до Берлина, а ты, свинья, себе такое позволяешь! Он до самой смерти в пальто ходил даже летом, потому что здоровье в болотах оставил, а ты... — мама почти плакала.

Деда, а вернее, прадеда я не помнил совсем. Поэтому было даже немного обидно, что меня отчитывают.

Следующий скандал случился, когда я приполз домой «на рогах». Пришлось соврать, что отмечали день рождения нового друга, а позвонить я не мог. Выпил стакан вина на празднике — вот мне и стало плохо. Мать поверила. Или сделала вид, что поверила. Но теперь часто бывала встревожена. 

Сгорел сентябрь. Холодало. Народу в клубе прибавилось, но лишь потому, что слоняться по улице было неуютно. Люди приходили погреться и поболтать и под шумок пили свой разведённый алкоголь. Именно в то время Музыкант и Тамара сделали первые выводы: дохода никакого нет, даже в ноль такими темпами не выйти.

Начались отчаянные эксперименты.

— А давайте из других городов группы приглашать и ставить ценник выше.
— А давайте устроим микрофон как в «Камеди Клаб».
— А давайте устроим рэп-вечеринку.
— А давайте…

Ни одна из идей не принесла успеха. На очередной сейшен двери клуба закрывались, впуская людей лишь по билетам, а внутри едва ли набиралось пару десятков человек, половина из которых прошла по знакомству, бесплатно. Если раньше, например, здесь запросто можно было встретить подростка в дырявой куртке, что пытается пивом ставить ирокез и рвётся к сцене раскидывать комья грязи с берцев, которые ему велики, то теперь приходили люди чуть старше. Те, у кого была сотка на билет и пару соток на пиво, а таких было совсем немного.

В отчаянии Тамара уговорила Музыканта всё же устроить рэп-концерт. Тогда все здорово опасались, что набежит куча рэперов и завяжется потасовка с панками. Но в назначенное время никто не пришёл. Ни панки, ни любители хип-хопа. На сцене перед пустым залом корчились и дули в микрофон две девицы в широких штанах. 

Под конец одна из них, неведомым мне образом, оставила в клубе лифчик. Его повесили над входом как трофей.

В какой-то момент я почувствовал, что тянула меня в душные помещения не только любовь к пьянкам и рок-музыке. Что-то заставляло меня ежедневно приходить в клуб и искать повод, чтобы лишний раз посмотреть на Тамару.

Её парень, Султан, тоже всегда был здесь, меня не замечал, да и на неё почти не обращал внимания. Он пил водку со своими дружками, заливаясь громким, похожим на хищное карканье, смехом. Он выкладывал на край стола пистолет, давая понять окружающим, кто здесь хозяин.

В один такой осенний вечер они поругались, и Тамара пошла домой раньше обычного, а я увязался за ней. 

Такси прокатило нас по освещённым ночным улицам, и из одной нищеты мы попали в другую — военный городок, где она жила. Мы долго стояли у подъезда, пряча озябшие руки в карманы. Я узнал её получше. Оказалось, сама она никогда не относила себя к неформалам и даже не слушала такую музыку. Скромная девушка, окончившая педагогический институт, всю жизнь жила в покосившемся доме в военном городке. Дома ждали мать, бабушка и чёрно-белая фотография отца в рамке.

Она встретила Султана и полюбила, ведь он «настоящий мужчина, который сможет защитить». Доверившись ему, она ввязалась в идею с клубом по его просьбе, а теперь он показывал, что она ему безразлична. Мы несколько часов ходили вокруг дома и болтали о жизни, родителях и её отношениях. Думаю, того разговора хватило бы на три книги бунинских пиздостраданий. Я слушал её и одновременно нервничал, пытаясь выгнать из себя подростковую нерешительность. Вечер закончился поцелуем, а домой я шёл, почти подпрыгивая от эмоций.

Дела в самом клубе меж тем шли всё хуже. К ноябрю люди совсем перестали приходить, предпочитая в плохую погоду отсиживаться в подъездах. Перед пустым залом отказывались играть даже местные группы. А те, кто соглашался, иногда приносили больше проблем. В клубе не было раздевалки, и музыканты известной в узких кругах рок-банды ждали своего выхода, сидя у бара. За это время один певец ртом так нажрался, что долго не мог встать из-за стола, а потом наблевал со сцены сразу после первой песни.

Мне на такие мелочи было уже всё равно. Я получал от жизни удовольствие: у меня была девушка, постоянный доступ к выпивке и возможность бесплатно посещать сейшены. К тому же один из новых знакомых — кажется, его звали Фил — угостил меня таблетками и рассказал, какие препараты нужно покупать в аптеке, чтобы стало ещё лучше.

Музыкант учился на медика, и у него внезапно началась пора зачётов и подготовка к сессии. Теперь клуб был полностью на Тамаре. Поскольку бизнес-план с открытием рок-рюмочной не принёс ничего, кроме головняка и долгов, ей пришлось устроиться продавцом в магазин одежды, где она торчала с утра и до самого вечера. Я брал у неё ключи от клуба, и мы с Филом и другими ребятами из тусовки фестивалили в пустом помещении с самого утра.

Музыкант периодически наведывался в клуб посмотреть, как идут дела. Но смотреть было не на что. Вокруг клуба осталось с десяток человек, половина из которых по-прежнему ходила на редкие сейшены, которые теперь случались раз в месяц, бесплатно. Остальное время помещение пустовало. Тогда хитрый студент решил сделать ход конём. Он уговорил продавцов в магазине через дорогу отдать ему за полцены просроченное пиво. Расчёт был простой: такое пиво дешевле и забирает быстрее. Правда, запасы так и не пошли по назначению. Покупать было некому.

Бутылки пролежали под стойкой три недели, и однажды мы с Музыкантом пустили их в ход. Катали друг друга вечером по району в украденной тележке из «Магнита», попивая просрочку из горла и стреляя из рогатки по нахохлившимся воронам и голубям. Это последнее весёлое воспоминание.

В середине ноября в клуб вернулся Султан и как магнит привёл за собой новых людей. В клуб опять потянулся народ, появились какие-то продажи, а по выходным вновь пошли сейшены. 

Он, как и прежде, выкладывал пистолет на край стола, запрокидывал голову и смачно хохотал. Но теперь рядом с ним была молодая девчушка из местного потомственного пролетариата, весело и невпопад хихикающая после сладких коктейлей. Султан обнимал её за талию, заказывал выпивку и требовал сделать музыку громче.

Казалось, что всё налаживается: мы были с Тамарой, Султан нашёл новую игрушку и мы даже, бывало, пили все вместе. Но в клубе всё равно нарастало напряжение. Новая пара продержалась недолго, вскоре они громко поссорились и разбежались, а Султан страдал, бросил пить и, кажется, даже порезал себе вены. Несколько недель он ходил хмурый и больше не смеялся как птица.

Мои загулы допекли мать, и она махнула на меня рукой. Живой — и ладно. Справиться со мной она всё равно не могла, а я больше и не прятался. Сейчас мне стыдно, но тогда стыдно не было. Мне казалось, я держу мир в руках. Мне вообще всё по плечу, чего ты меня жизни учишь? Сама ничего, кроме работы, не видела — дай хоть мне посмотреть.

Я натягивал чёрные джинсы, исполосованные лезвием, примерял цепь к карману и, позвякивая бесконечным количеством серёг в ушах, снова шёл в клуб.

Декабрьским вечером, после очередного провального сейшена, в клуб заявился Султан с друзьями. Вообще-то Тамара уже хотела закрываться, лишь ждала, когда последний парень допьёт пиво и смоется. В последнее время она хваталась за каждую копейку, чтобы запустить её тут же на оплату кредита. Денег не хватало, Музыкант едва наскребал на аренду помещения.

В этот раз Султан был зол. Я заранее почувствовал: что-то не так — по тому, как он смотрел в нашу сторону. 

Он выложил на край стола пистолет, сверкнул повязкой, закрывающей порезы на запястье, и закурил. Все молчали. Засидевшегося нефора как ветром сдуло, и мы с Тамарой остались наедине с Султаном и его дружками.

Тамара молчала, а четвёрка напротив сверлила меня взглядом. За всё время работы клуба у меня не было конфликтов. Скины меня не трогали, так как со многими я был знаком. Тут же я почувствовал, к чему идёт дело. Быковатые, лысые, в кожаных куртках — друзья Султана походили на вылитых гопников.

Тамара отошла в подсобку. 

— Эй ты, слышь, бля, пойдём выйдем? — бросил мне один из дружков, остановившись взглядом на моих серьгах. 

Не отвечая, я встал и пошёл на улицу, повернувшись к ним спиной и уводя их от бара в холл. Я сделал шаг к двери и уже чувствовал свежий зимний воздух, когда в голову прилетел чей-то увесистый кулак. Я развернулся в прыжке, закрыл руками голову и тут же получил в живот, ноги, плечи. Потом падение на пол, пара пинков и пистолетный хлопок.

Выстрелив, Султан тут же выбежал на улицу, за ним скрылись и остальные. Тамара подбежала ко мне и помогла подняться. Она что-то говорила, пыталась обработать ушибы, но я почему-то злился на неё и, отмахнувшись, поехал домой.

Пистолет оказался травматическим. Шарик угодил в рёбра, куда-то под сердце, и теперь отдавался болью при каждом вздохе. Приехав, я не стал спорить и ругаться с матерью. Мне стало её жалко.

Я стоял перед зеркалом и видел заплывшего подростка с подбитым лицом. Почему-то в памяти всплыл момент, когда в далёком детстве мы выбирали с мамой книгу. Я настаивал купить вот эту, с крутым дядькой на обложке. Ведь он наверняка герой. Вот я прочту книгу — и тоже стану героем. Герой из меня вышел, честно говоря, херовый. А сын — ещё хуже. Мне стало жалко себя.

Мы с мамой не говорили о том, что случилось: подрался и подрался. Ничего, бывает. Теперь вот сижу дома, набираюсь сил. Иногда звонила Тамара, но наши разговоры не складывались. Сначала она была встревожена, потом мы ругались. Но я не ехал к ней, считал правильным остаться дома и успокоить мать. В последнее время она сильно сдала. 

Через неделю я всё же выполз на улицу, подставляя лицо в ссадинах зимней свежести. Ранним утром мне позвонили друзья из тусовки и рассказали, что прошлой ночью клуб обокрали.

Все были целы. Вынесли только аппаратуру. Решётки на окнах и входная дверь остались на месте и не были повреждены. Пока Музыкант, забивший на затянувшуюся сессию, сокрушался и хватался за голову, Тамара строила догадки об умелых и хитрых ворах, вооружённых суперфомками-отмычками или ещё хрен знает чем. В тот же день они отнесли заявление в милицию. Туда я и подъехал, чтобы поговорить. Мы долго и громко выясняли отношения прямо в отделении — так громко, что, когда она ушла, сотрудница по делам несовершеннолетних задержала меня для серьёзного разговора. Когда я наконец вырвался, то сразу же поехал в клуб, но дверь была закрыта, а моя девушка пропала и не отвечала на звонки. 

Следователю потребовалось всего пару дней, чтобы раскрыть дело. Пока я искал Тамару и наведывался к дверям закрытого клуба, он опросил свидетелей и выяснил, что произошло.

Моё недельное отсутствие и проблемы с кредитом утомили Тамару. Долги росли, а в дверях редко кто появлялся. После работы в магазине она приходила в клуб и подолгу сидела одна, перебирая стаканы и бесконечно протирая стойку. Приближалась дата очередного платежа по кредиту, она сдала серьги в ломбард, но всё еще нуждалась в деньгах.

Вечером, когда ключ уже делал второй оборот, Тамара услышала знакомый голос. Это был Султан. Их видел парень из бара напротив. Они выпили, помирились и, видимо, тогда же решили украсть аппаратуру. Расчёт был простой: инсценировать ограбление, продать технику, расплатиться с кредитом и уехать в закат. 

Чтобы дело «потерялось», промахнувшейся Тамаре пришлось дать денег. Не знаю, влезла ли она ради этого в новые долги, но вместе с аппаратурой она и Султан навсегда исчезли. В последний раз я видел её у дверей клуба, когда она передавала следователю деньги без конверта.

Клуб от такого удара так и не оправился. Музыкант ещё какое-то время тянул аренду, но теперь это было просто помещение, где собиралось с пяток человек, чтобы выпить и погрустить, пока за окном метёт пурга. По началу он грозился отомстить, писал заявления, но это ни к чему не привело, и он смирился. Клуб закрылся в марте, наша компания развалилась, Музыкант вскоре уехал в другой город. А я ушёл из технаря, закончил вечернюю школу и пошёл получать высшее образование. Ещё какое-то время я был неформалом, но перед армией остриг волосы и снял серьги. А вот пирсинг в языке и дискография «КиШ» со мною до сих пор.